Саша Скочиленко находится в СИЗО уже полтора года, несмотря на ряд заболеваний, которые прогрессируют в изоляторе, где ей не оказывают медицинскую помощь: кисту в правом яичнике, ПТСР, целиакию и порок сердца.
Когда пришло время защиты представлять доказательства, заседания стали назначать почти каждый день. Из-за такого графика Скочиленко не успевает ни завтракать, ни обедать, ни отдыхать. На одном из заседаний Саше стало плохо в зале суда, ей вызвали скорую помощь. Саша после этого рассказала, что из-за графика судебных заседаний у нее не было ни одного приема пищи за двое суток.
«Не понимаю, зачем вы морите меня голодом? Я надеюсь на вашу человечность», — обращалась Скочиленко к судье Демяшевой и просила отложить заседание вечером так, чтобы Саша успела на ужин в СИЗО. Но судья Демяшева отказалась откладывать заседание и продержала стороны процесса еще час после закрытия суда.
После этого группа поддержки Скочиленко инициировала сбор подписей под общественным отводом судье Демяшевой — накануне заседания 11 октября документ, собравший 2276 подписей, передали в Квалификационную коллегию судей Санкт-Петербурга. Судья Демяшева отказалась даже рассматривать ходатайство об этом отводе.
На заседание 11 октября Скочиленко привезли с кардимонитором. В тот день Саша впервые расплакалась в суде. Судья Демяшева отказалась откладывать заседание даже после закрытия суда, несмотря на то, что Саше нужно было срочно возвращаться в изолятор, чтобы заменить батарейки в кардиомониторе.
На прошлом заседании судья Демяшева отказалась разрешить Саше даже просто брать воду с собой в клетку.
Адвокат Яна Неповиннова обращается с заявлением к суду.
Она хочет зафиксировать в протоколе задержку заседания более, чем на час. Также Неповиннова просит отметить в протоколе, что приставы до последнего оттесняли защитников Скочиленко от зала заседаний и не давали не то что войти, а даже просто подойти к двери, в то время как прокурор спокойно прошел за 10-15 минут до начала.
Приставы ссылались на распоряжение судьи, поэтому защита считает это нарушением равноправия сторон.
Теперь с заявлением к суду обращается адвокат Юрий Новолодский. Он отмечает, что сегодняшнее заседание было назначено без учета занятости адвокатов — сегодня Новолодский должен находиться на заседании Общественной палаты Петербурга и выступать там с докладом.
Он дает судье Демяшевой на ознакомление документ, подтверждающий его участие в мероприятии. Так как никто из сторон не против, судья Демяшева постановила отпустить Новолодского из зала суда, когда ему пора будет уходить.
Судья Демяшева сообщает, что на адрес суда из СИЗО вновь поступила справка о состоянии здоровья Скочиленко, в которой говорится, что состояние Саши удовлетворительное и она «может следовать этапом».
Адвокат Яна Неповиннова после ознакомления со справкой говорит, что она не отвечает даже минимальным требованиям к медицинскому документу: в ней снова нет информации о подписавшем документ, печать неразборчивая, для оформления этой справки Скочиленко никто не осматривал.
Это уже третья такая справка, которая приходит от администрации СИЗО в суд. Справки абсолютно идентичны, никаких новых деталей в них не появляется, несмотря на критику защиты.
Защита хочет приобщить к делу заключение специалиста Игоря Жаркова — он подготовил рецензию на лингвистическую экспертизу обвинения. Адвокаты Скочиленко также планируют сегодня его допросить.
Защита отмечает, что Жарков кандидат филологических наук, стаж судебной экспертной деятельности — более 20 лет. К тому же Гришанина и Сафонова — эксперты обвинения — в своем заключении ссылаются на работы и мнение Жаркова.
Суд не против вызвать Игоря Жаркова в качестве свидетеля. Он входит в зал и называет свои анкетные данные. Он работает начальником научно-методического отдела организации судебных экспертов, судебной экспертизой занимается с 2002 года.
Отвечая на вопросы участников процесса, поясняет, что личной заинтересованности в этом деле у него нет. Он является рецензентом экспертизы Гришаниной и Сафоновой, которую они подготовили по просьбе следствия.
Перед тем, как задавать вопросы, адвокат Яна Неповиннова начинает оглашать заключение Жаркова.
Внезапно адвокат Яна Неповиннова прервала оглашение рецензии Игоря Жаркова, прочитав примерно половину. Она просит отложить заседание — у нее через полчаса запись к врачу после недавно перенесенного ОРВИ. Она готова продолжить оглашение в другой согласованный с судом день.
Она говорит, что не против предоставить суду свои медицинские документы для подтверждения. По словам адвоката, защита рассчитывала закончить оглашение рецензии сегодня, но из-за задержки заседания не успела.
По мнению Скочиленко, заседание стоит отложить, так как у Неповинновой уважительная причина для перерыва.
Судья Демяшева просит медицинские документы Неповинновой для ознакомления. Перекинувшись парой фразой с адвокатом, она решает, что «необходимо продолжить заседание, так как заседание было назначено ранее, и можно было запланировать поход к врачу». Неповиннова возражает на действия суда и говорит, что записалась на прием еще до назначения этого заседания.
Адвокат просит объявить короткий перерыв, в который Скочиленко могла бы перекусить и сходить в уборную, а сама Неповиннова успела бы позвонить врачу и отменить прием.
Прокурор Гладышев не против, и судья Демяшева объявляет перерыв до 16:00.
В своей рецензии Жарков назвал заключение Сафоновой и Гришаниной «наукообразным набором слов, соединенных между собой с множественными нарушениями норм и правил современного русского литературного языка как государственного языка Российской Федерации, решительно препятствующими установлению буквального смысла составляющих этот раздел словесных конструкций».
Жарков также отмечает, что эксперты обвинения неоднократно выходили за рамки своих полномочий и компетенций, в том числе оценивая ложность высказываний на ценниках, которые клеила Скочиленко. Более того, следователем Проскуряковым была назначена лингвистическая экспертиза, а эксперты провели политолого-лингвистическую, что является нарушением УПК как со стороны экспертов, так и со стороны следователя, который такую экспертизу принял.
Жарков далее пишет в своей рецензии, что «значительная часть публикаций, заявленных в качестве источников, использованных для ответа на поставленные [следователем] вопросы, не может быть отнесена к категории источников общепризнанных научных данных, что является ярким специальным признаком несоответствия рецензируемого заключения принципам проверяемости выводов эксперта и объективности исследования, установленным статьей 8 закона "О государственной судебно-экспертной деятельности"».
Жарков пришел к выводу, что эксперты обвинения Гришанина и Сафонова в своем заключении, а также во время допросов в суде занимались подменой понятий, не понимали значение используемых ими специальных терминов, а их выводы не являются достоверными и надлежаще обоснованными. В своей рецензии Жарков перечислил около дюжины статей уголовно-процессуального кодекса, которые Гришанина и Сафонова нарушили при подготовке своей экспертизы.
«Принимая во внимание изложенное, можно со всей определенностью утверждать, что ни с позиции лингвистической квалификации, ни с позиции квалификации экспертологической представленный документ, исходя из его содержания, составленный экспертами А.Н. Гришаниной и О.Д. Сафоновой, подписанный также директором Центра экспертиз СПбГУ А.В. Поповым, не соответствует требованиям, предъявляемым к документам подобного рода», — пишет Жарков в своей рецензии.
Адвокат Яна Неповиннова переходит к допросу свидетеля Жаркову, чью рецензию только что зачитала.
— Подтверждаете то, что было оглашено?
— Да, в полном объеме.
— Своими словами поясните суду, какие у вас есть замечания по поводу вводной части экспертизы Гришаниной и Сафоновой?
— Предыдущие слова тоже были мои. Обратите внимание, на первой странице заключения, я там подробно объясняю.
— Ну, кратко, пожалуйста.
Игорь Жарков начинает объяснять, что не так с экспертизой, подготовленной на этапе следствия:
— Вводная часть включает в себя загадочный раздел «общие положения». Ответственность за подготовку информационных материалов для экспертизы несет лицо, направившее запрос. Непонятно, кто направил запрос, кто это лицо. Потом, что за информационные материалы? В деле есть конкретные документы и зачем их иначе называть, непонятно. Непонятно, что значит «профессиональное мнение» и чем оно отличается от «специального».
Далее Жарков зачитывает сразу несколько цитат из заключения Сафоновой и Гришаниной со словами: «Боюсь, эти части вообще никто не понял…».
Далее Жарков приводит в пример сразу несколько терминов, которые эксперты обвинения использовали неверно и без понимания их значения. Он объясняет, что даже ему — профессионалу с многолетним опытом работы — непонятно, что этим хотели сказать Гришанина и Сафонова. Это напрямую влияет на качество их исследования и состоятельность их выводов.
Жарков также отмечает, что эксперты-лингвисты по неясной ему причине оценивают не только текст на ценниках, но доказательства из материалов дела, то есть по сути — оценивают работу следователя, а не высказывания Скочиленко.
«Это какое-то произвольное действие. Как эксперты оценивают свое представление о материалах дела — никакого значения для уголовного дела не имеет», — говорит Жарков.
Адвокат Неповиннова продолжает задавать вопросы:
— В чем вы видите нарушение, что участвовали два эксперта?
— Если кратко, то назначена была лингвистическая экспертиза. К производству была привлечена эксперт-политолог Сафонова. И в ходе допросов в суде они это подтвердили. Соответственно, по законному определению, экспертиза, в производстве которой участвуют эксперты разных специальностей — комплексная. Бывает еще комиссионная. Здесь эксперты разных специальностей подготовили лингвистическую экспертизу. При назначении лингвистической экспертизы следователь никаких задач перед политологом не ставил. Значит, кто-то иной политологу поставил задачу.
— Но она ссылалась на наличие у нее лингвистического образования…
— Но при этом она указывала, что в качестве лингвиста она не участвовала, а участвовала именно как политолог. И даже просила в суде не задавать ей вопросы по лингвистической части, так как не давала такой экспертизы. В заключении даже нет документов о ее лингвистическом образовании.
— Вы когда-либо видели такую экспертизу, когда экспертиза одна, а участвуют несколько специалистов, и экспертиза превращается в комплексную? — продолжает справшивать Неповиннова.
— Если эксперт, посмотрев вопросы, поставленные перед ним, и материалы, видит, что нужно привлечь эксперта другой специальности, он подает об этом ходатайство лицу назначившему экспертизу.
И такое ходатайство почти всегда удовлетворяется — я тоже такое ходатайство подавал в своей практике. Тут не было даже уведомления следователя об участии еще одного эксперта.
То есть назначена лингвистическая экспертиза — и не проведена, а проведена комплексная, которая никем не была назначена.
Теперь адвокат Неповиннова просит Жаркова пояснить, как в экспертизе появилась подпись Попова Андрея Владимировича, «о котором никакой информации в заключении нет»:
— Я понимаю функцию директора центра экспертизы, у него есть своя печать. Экспертиза сделана на бланке университета. Он может заверить подписи экспертов, но его подпись стоит под самим текстом. Сведений о том, кто есть Попов, нет, остается только догадываться, в каком качестве он решил оставить свою подпись.
— А как должно быть?
— Есть жесткая норма УПК, которая говорит о том, что каждый эксперт комплексной экспертизы подписывает свою часть и несет за нее ответственность. Но тут, видимо, Попов несет ответственность за экспертизу, а не авторы самой экспертизы. Если лицо не давало подписку об ответственности по 307 статье УПК, то оно не может быть к ней привлечено. Если эксперты не подписали каждый свою часть, то как может быть реализована эта ответственность?
Жарков отмечает, что сказанное им звучит как формальные и чисто процессуальные правила, но это важно, потому что автор экспертизы должен быть уведомлен об уголовной ответственности за подготовку недобросовестного заключения и нести эту ответственность. А из материалов дела Скочиленко следует, что никто ни за что ответственность не несет.
Далее Жарков отмечает, что ни СПбГУ, где работают эксперты обвинения, ни экспертный центр при этом университете не являются государственным учреждением, которое может подготавливать судебные экспертизы.
При этом следователь мог обратиться и к негосударственному эксперту — но тогда он обязан был указать точные данные частного лица, к которому обращается. Следователь Проскуряков же просто направил запрос на экспертизу в СПбГУ, не взаимодействуя лично с авторами экспертизы и не разъясняя им их права и обязанности.
Таким образом было нарушено важное процессуальное правило — в материалах дела вовсе не указано лицо, которое бы уведомило Гришанину и Сафонову об уголовной ответственности за подготовку недобросовестного заключения.
Теперь адвокат Неповиннова просит Жаркова оценить источники, на которые ссылаются в своем заключении Гришанина и Сафонова — такие как РБК, Лайф.ру и телеграм-канал «Разоблачаем фейки».
«То, что вы перечислили — не специализированные СМИ, не научные журналы, а общедоступные СМИ— это, видимо, и есть "иные источники", указанные в перечне. И они и используются экспертами при ответе на вопросы», — начинает отвечать Жарков.
По его словам, эксперты ссылаются на эти публикации, говоря о том, что тексты на ценниках Скочиленко содержат информацию, которая не соответствует этим публикациям, а потому она ложная. При этом их объектом исследования должны были быть только ценники, но они без какого-либо согласования расширили список объектов исследования до этих публикаций СМИ — как они это сделали и почему выбрали именно эти публикации, нигде не указано.
«Запрет на это есть в законодательстве об экспертной деятельности и в УПК», — отмечает Жарков.
Теперь вопросы задает Саша Скочиленко. Она просит Жаркова прокомментировать ту часть экспертизы, в которой Гришанина и Сафонова говорят о «заведомо ложной информации».
Жарков отвечает, что сам использует этот термин — со времен ковидных ограничений и введения уголовного наказания за распространение «фейков» о коронавирусе:
— И это то понятие заведомости, которое берется непосредственно из современного руссского литературного языка. В словаре наречие «заведомо» определяется как информация, которая ложная для лица, которое ее распространяет, понимая, что она ложная. Важно, что лицо, которое распространяет информацию, и лицо, которое знает, что она ложная — это одно лицо.
— Согласны ли вы с определением заведомо ложной информации, которую дают Гришанина и Сафонова — что это та информация, которую можно было проверить в официальных источниках?
— Не согласен. Если бы существовала норма, которая обязывала граждан знакомиться с конкретным официальным ресурсом ежедневно, то да. Но такой нормы мне неизвестно.
Теперь адвокат Неповиннова просит Жаркова прокомментировать ту часть своей рецензии, где он пишет о нарушениях со стороны следователя — он включил в экспертизу только текст ценников, но не сами ценники.
Жарков отвечает, что следователь не только мог и формально должен был предоставить на изучение экспертам сам объект исследования, он еще и неверно и неполно перепечатал тексты на ценниках.
Так, в исследование не попали элементы «языковой игры» — на наклейках Скочиленко, стилизованных под ценники, стояла дата начала войны — 24 февраля 2022 года.
На одном из ценников Скочиленко написано: «Мой прадед участвовал в Великой Отчественной войне четыре года не для того, чтобы Россия стала фашистским государством и напала на Украину».
Следователь Проскуряков перепечатал текст, написав «Великая Отечественная война» со строчных букв. Из-за чего эксперт Гришанина в своем заключении написала, что с маленькой буквы эти слова писала Скочиленко.
К тому же в своем заключении Гришанина и Сафонова пишут, что изучали ценники — на деле они их даже не видели. Это Жарков называет «подменой объекта исследования».
— Александра говорит, что не является автором текстов. Как вы прокомментируете то, что выводы экспертов построены на убежденности в том, что Александра является автором? — спрашивает Неповиннова.
— Я не могу объяснить, как эксперты пришли к такому выводу, если этому нет никаких подтверждений. При этом она говорила на допросе, что она их нашла в телеграм-канале.
— А как это искаженное понимание об авторстве могло повлиять на выводы экспертизы?
— Хорошо не могло повлиять, но здесь я не могу ответить не предположительно. В мои задачи входила оценка заключения, а не показаний экспертов на допросе в суде.
Далее Жарков еще раз обращает внимание, что Гришанина и Сафонова не могли даже упоминать мотив «политической ненависти» в своем заключении, так как им была поручена только лингвистическая экспертиза.
— Во время допроса в суде Гришанина говорила, что она делала и психолингвистические выводы. Могла она делать такие выводы в рамках этой экспертизы? — спрашивает Скочиленко.
— Я вообще не понял, что именно она называла такими выводами. Психологолингвистическая экспертиза всегда комплексная. Комплексная экспертиза не была проведена.
Адвокат Неповиннова просит Жаркова пояснить, что такое контент- и интент-анализ, которые якобы применяли эксперты обвинения.
— Это методы исследования психологические и количественно-качественные. Никаких количественных данных в спорном тексте нет вообще, кроме цифр, которые в этих текстах есть. Там нет распределения и частоты, нет количественных результатов, которые могут быть подвержены качественной интерпретации. Никаких следов применения ни интент-анализа, ни контент-анализа в заключении экспертов нет. Если они его и проводили, то в тексте заключения они его не описали: ни ход исследования, ни его результаты. Ход и результаты закон обязывает описывать в заключении экспертизы, — отвечает Жарков.
— Гришанина во время допроса и в тексте заключения ссылалась на работу, соавтором которой вы являетесь. Корректно ли она на нее ссылается? — задает вопрос Скочиленко.
— Действительно, в списке литературы моя фамилия есть наряду с коллегами. Дается одно из определений на нашу методику. Она ссылалась на издание 2004 года, у меня с собой оно есть редакция 2006 года, оно от 2004 года отличается не сильно. А вот издание 2010 года выглядит совсем иначе.
В той цитате, которую Гришанина грубо выделила из контекста, используется понятие «клевета» в памятке 2004 года (а в 2004 году это была другая статья УК, которая при Медведеве была декриминализирована и ее обратно не вернули), сейчас клевета определяется иначе. Абсолютно некорректно ссылаться на обобщение практики, которое было в памятке 2004 года, говоря о понятии клеветы сегодня.
И потом цитата была отнесена к понятию, что «официальное равно достоверное» — эта цитата вырвана из контекста, непонятно, почему одно пытаются приводить в подтверждение другого.
— То есть эта работа не может подтвердить утверждение Гришаниной: «достоверное равно официальное»?
— Нет. Во-первых, так нельзя работать с цитатами, а во-вторых, цитируемое никак не подтверждает то, что пыталась подтвердить Гришанина.
Теперь Саша задает вопросы о самих ценниках:
— В своем заключении вы критикуете выводы экспертов по поводу ценника о художественной школе, в чем состоит критика выводов?
— Эксперты пишут про 400 мирных жителей, хотя в тексте говорилось о 400 людях. Как они превратились в мирных жителей — неизвестно, из текста ценника это никак не следует. И из показаний свидетельницы Барановой, которая о мирных жителях даже не говорит. С чего эксперты решили, что речь о мирных жителях, они не пояснили.
Получается, что их выводы построены на суждении, что военнослужащие не являются людьми — если там укрывались военнослужащие противника.
— Вы также критикуете выводы о гибели солдат, в чем критика? — спрашивает дальше Саша.
— Здесь присоединяюсь к выводам Друговейко-Должанской. Там фраза некорректно отнесена к безличному предложению — это двусоставное личное высказывание, а безличное, по определению, односоставное.
Теперь вопросы свидетелю задает прокурор Гладышев:
— Центра экспертиз при СПбГУ не существует?
— Как юридического лица — нет, но как структурное подразделение — да.
— Данный центр не может выдавать заключения экспертизы?
— Университет? Университет может выступать экспертным учреждением, но не на правах государственного судебного экспертного учреждения.
— То есть можно было назначить конкретного преподавателя?
— Нет, деятельность экспертного учреждения не являющегося государственным судебным экспертным учреждением должна была выглядеть иначе. Руковолитель университета должен был предупредить экспертов об ответственности и уведомить следователя о том, кто будет проводить экспертизу, Попов этого сделать не мог.
— Вы лично проверяли деятельность центра экспертиз?
— Проверял по открытым источникам.
— А запрос в экспертный центр направляли?
— Нет, а какой запрос я должен был направить? Запрос эксперта?
— Но вы же говорите, что центр экспертиз не может делать экспертизу.
— Уважаемый суд, прошу обратить внимание, что гособвинитель приписывает мне выводы, которые я не делал. Я не говорил, что центр экспертиз не может делать экспертиз, я говорил о том, что эта деятельность должна была проводиться иначе, — обращается Жарков к судье Демяшевой.
Прокурор Гладышев несколько раз подряд задает Жаркову вопросы, на которые тот уже давал ответ — свидетель методично отвечает, как должна быть по закону оформлена судебная экспертиза по уголовному делу. Он несколько раз подчеркивает, что при подготовке и оформлении экспертизы обвинения были нарушены нормы УПК.
— Руководитель центра экспертиз может привлекать лиц к экспертизе?
— Руководитель учреждения может ходатайствовать перед следователем о привлечении, согласно УПК. А руководитель негосударственного судебного экспертного учреждения…
— А руководитель государственного?
— СПбГУ — государственное утреждение, но оно не государственное судебное экспертное учреждение. Нужно разделять эти понятия. У руководителя негосударственного экспертного учреждения прав самостоятельно привлекать дополнительно экспертов нет. У него нет полномочий видоизменять экспертизу и расширять формат экспертизы.
— Могут ли эксперты прийти к единому выводу и подписать всю экспертизу не по частям?
— В гражданском процессе могут, а в уголовном — нет, если есть разность компетенций. Тут два эксперта с разными специальностями.
— А если ответ на вопрос предполагает ответ нескольких экспертов, как тут быть?
— Еще раз, в экспертизе по уголовным делам есть недвусмысленное требование о раздельном подписании разными специалистами, если эксперты в разных специальностях.
Теперь прокурор Гладышев пытается добиться ответа на вопрос, как нужно оценивать отдельные высказывания, как в случае с ценниками — вместе или по отдельности. Гладышев ссылается на то, что разные эксперты в суде высказывали противоречивые точки зрения — кто-то предлагал рассматривать каждый ценник отдельно, кто-то — как единый текст.
— Ну, одно другого не исключает, можно и слова и слоги отдельно.
— То есть можно было вообще по слогам?
— В исследовании не поставлено вопросов, которые предполагали бы анализ по слогам. Или вы у меня спрашиваете разрешение?
В зале хихикают.
— Вы высказываете ваше личное мнение, основанное на ваших знаниях? — спрашивает прокурор.
— Любое мнение экспертов — это мнение, основанное на знаниях. Любое специальное суждение основано на знаниях, любое мнение субъективно.
— Можете ли вы высказаться об информации — вы же знакомились с материалами дела — содержится ли в этих ценниках информация, дискредитирующая Вооруженные силы России?
— Я тут допрашиваюсь как специалист по своему заключению, экспертных вопросов передо мной никто не ставил, и я не хотел бы выходить за пределы своих полномочий.
По просьбе Скочиленко Жарков последний раз объясняет, что эксперты Гришанина и Сафонова должны были, согласно УПК, подписать каждый лист своего экспертного заключения, но не сделали этого, а их руководитель Попов, который зачем-то подписал все листы экспертизы, этого делать был не должен.
На этом вопросов к Жаркову на сегодня больше нет. Так как рабочий день суда давно окончен, заседание откладывают на другой день, но на какой — неизвестно, судья Демяшева просто выгнала всех слушателей из зала.