Саша Скочиленко находится в СИЗО уже полтора года, несмотря на ряд заболеваний, которые прогрессируют в изоляторе, где ей не оказывают медицинскую помощь: кисту в правом яичнике, ПТСР, целиакию и порок сердца.
Против Скочиленко лингвистическое заключение подготовили двое экспертов защиты, которые допустили фактические и грамматические ошибки. Защита уже допросила Ольгу Сафонову — она готовила лингвистическое заключение по делу Скочиленко для обвинения. Ей пришлось признать, что она допустила ошибки в собственной экспертизе. К тому же она признала: нельзя утверждать, что Скочиленко знала о ложности информации и в своих ценниках намеренно отразила заведомо ложную информацию. А это значит, что в деле Скочиленко нет состава преступления.
На прошлом заседании защита допросила второго эксперта-лингвиста обвинения — Анастасию Гришанину. Именно она назвала личное предложение на одном из ценников Скочиленко безличным. Также она нашла «мотив политической ненависти» в словах Саши. Гришанина считает, что наличие политической ненависти доказывает тот факт, что художница использовала слова «цинковые гробы» и «остановите войну».
К тому же она не считает нужным проверять достоверность информации, которую расспространяла Скочиленко (которую обвиняют в распространении именно ложной информации о российской армии), так как главное — то, что она не соответствует позиции Министерства обороны России. «Официальная равно достоверная», — сказала в суде Гришанина.
На прошлом заседании независимый эксперт-психолог Чесноков назвал основным качеством Скочиленко «эмпатию, то есть способность переживать чужую боль как свою». По его мнению, Скочиленко верила в информацию, которую распространяла и лишь хотела остановить военные действия.
Адвокат Яна Неповиннова начинает с ходатайства о предоставлении им протоколов прошедших судебных заседаний.
Адвокат Юрий Новолодский ее поддерживает: «Прошу суд не ссылаться на то, что протокол будет представлен после прений — к нашему случаю такое правовое решение неприменимо. 15 заседаний по памяти мы не можем проанализировать. Отказ в удовлетворении будет серьезным нарушением права на защиту».
Адвокат Дмитрия Герасимов напомнает, что протоколы нужны в первую очередь самой Скочиленко: если защита может аудиопротоколы послушать, то Саша такой возможности в СИЗО лишена — получается, у нее не будет возможности готовиться к прениям.
Прокурор Гладышев считает, что нет необходимости выдавать защите протоколы заседаний, так как они сами делают записи по ходу судебного следствия: «Но если суд решит выдать протоколы, то обвинение не может возражать».
Судья Демяшева напомнила, что протоколы заседаний готовятся постепенно, и этим ответом ограничилась.
Защита готова приступить к допросу Ирины Левинской — специалиста-лингвиста, которая подготовила по просьбе защиты рецензию на лингвистические экспертизы обвинения и защиты.
Адвокат Неповиннова лично выходит в коридор и приводит в зал Левинскую — та называет свои анкетные данные и последние места работы.
Ирина Левинская рассказывает, что она 1952 года рождения, училась в ЛГУ на кафедре филологии по специальности филолог-классик, имеет квалификацию преподавателя русского языка и литературы, прошла аспирантуру в историческом направлении и стала доктором исторических наук.
Экспертный стаж работы Левинской — 22 года, за это время она подготовила около 80 экспертных заключений для суда, в основном по просьбе стороны обвинения.
Адвокат Юрий Новолодский переходит к допросу Ирины Левинской:
— Начнем с первого вопроса: исследовали ли вы экспертное заключение Гришаниной и Сафоновой?
— Да.
— Поделитесь с судом, как проходило это исследование и что необычного вы обнаружили ?
— Первое, что бросается в глаза — это противоречие закону об экспертизе. Эксперт должен знать законодательство об экспертной деятельности. В соответствии с законом, экспертиза делится на две группы, обычно выполняется одним человеком. В исследуемом случае была заказана лингвистическая экспертиза и была выполнена лингвистом без базового лингвистического образования.
— А что это означает, что она не имеет базового лингвистического образования?
— Я была в том же самом положении — в исторической аспирантуре должна была сдать экзамен по истории дополнительный. По-видимому, она сдавала такой же экзамен, но это не равнозначно 5-летнему образованию.
— То есть, человек, сдавший один экзамен, не приравнивается к лицу, получившему классическое лингвистическое образование?
— Верно, но формально она кандидат филологических наук и могла делать эту экспертизу.
Далее Ирина Левинская отмечает, что эксперты-лингвисты по какой-то причине давали правовую оценку словам и событиям, а не лингвистическую.
— А эксперт может устанавливать юридический факт? — спрашивает свидетеля Новолодский.
— Это категорически запрещено, никаких юридических вопросов эксперт не может решать, это прерогатива суда, но эти эксперты постоянно отвечают на юридические вопросы.
— Они вменяют подсудимой мотивы, можете ли вы их прокомментировать? Мотивы ненависти и вражды к социальной группе. Может ли эксперт-лингвист или эксперт-политолог устанавливать мотивы, которые нужно устанавливать юристам?
— Нет, категорически нет, и это даже было прямо запрещено. Сейчас часто эксперты берут на себя роль суда, и потому специально выпущена методичка Минюстом, там именно этот вопрос оговаривают.
— Ко мне часто следователи обращаются с вопросом, есть ли где-то признаки экстремизма, и я каждый раз отвечаю, что этот вопрос некорректен, — продолжает рассказ Левинская.
— Можете привести пример из нашего дела?
— Да, пятый вопрос поставлен некорректно. Решением Верховного суда такой вопрос определен юридическим.
— Может ли политолог устанавливать факты, которые входят в компетенцию следователя?
— Нет, конечно.
— А определить направленность действий может?
— Направленность кого-то побудить — нет, а смысловую направленность — конечно.
Ирина Левинская также готовила рецензию на экспертизу стороны защиты, которую подготовила Светлана Друговейко-Должанская. Теперь она отвечает на вопросы адвоката Герасимова.
— Это одна из лучших экспертиз, с которыми мне приходилось работать. Она написана очень прозрачно — экспертиза должна быть проверяема. Она корректна, идеальна, выдержанна. Я восхищена этой экспертизой.
— Вы определили разницу между фашизмом и национал-социализмом (эти два понятия уровняли в своем заключении эксперты обвинения — прим. МЗ)?
— Эксперты говорят, что единственный синоним к слову «фашизм» — нацизм. Но в этой области существует научный консенсус, синонимами эти термины не являются. Многие считают национал-социализм фашизмом, а некоторые нет. Считают, что он основан на расовой теории и антисемитизме, в то время как фашизм основан на национализме. В итальянском фашизме не было антисемитизма, во власти были евреи. Говорить о том, что это синонимы [как сделали эксперты со стороны обвинения] — это абсурд, ненаучно.
Теперь адвокат Герасимов просит прокомментировать в экспертизе со стороны обвинения наличие терминов, которые не имеют отношения к этому уголовному делу, например, «экстремизм» — который Скочиленко не вменяется. Кроме того, эксперты обвинения использовали в своем заключении термины, определения которым не дали.
— Правильно ли я понял, что эксперты использовали понятие пропозиция без объяснения термина?
— Да.
— Это тоже изъян?
— Да, конечно, кроме того, они не дают определение понятию, которым часто пользуются. При этом в заключении абсолютно загадочным образом появляются некоторые слова. Непонятно, зачем появляется слово экстремизм. Причем большую часть заключения занимает список литературы, и в этой маленькой экспертизе зачем-то на целую страницу текст об экстремизме.
— Скажите, пожалуйста, что как такового научного исследования вы не обнаружили в заключении экспертов обвинения?
— Совершенно верно.
— Эксперты обвинения, по вашему мнению, правильно понимают, что такое контент-анализ?
— Я не знаю. Но контент-анализ не может быть использован при анализе такого короткого текста, потому что требуется некоторая статистическая обработка. Второй вопрос — интент-анализ, который используется исключительно для устного текста, ни в коем случае не для письменного.
— То есть вы обнаружили, что эксперты обвинения использовали интент-анализ, который используется только для устных текстов?
— Они просто не могли тут его использовать.
— А зачем они употребляют термины, если они неприменимы?
— Я думаю, что они просто понимают, что юристы не знают эту тему. Это такое награмождение наукообразности.
— В своем заключении вы пишете, что это больше похоже на имитацию экспертной деятельности. Вы этот свой вывод подтверждаете?
— Да.
Далее Ирина Левинская отмечает еще одну грубую ошибку экспертов обвинения: они оценивали высказывания на пяти ценниках как единный текст, в то время как должны были индивидуально изучить каждый ценник. Левинская назвала такой подход «антинаучным».
— В вашей рецензии есть такая фраза: «Уровень лингвистического анализа заставляет поставить под вопрос профессионализм автора»?
— Да, верно. Речь идет о примере, который уже звучал: личное предложение определяется как безличное, но это глупейшая ошибка.
Меня это совершенно поразило, это невозможная ошибка. Еще и сопровождена смешным комментарием о том, что Александра Юрьевна неверно поставила подлежащее и сказуемое. Но это не так.
Вновь вопросы свидетелю задает адвокат Новолодский:
— Как вы относитесь к тому, что в экспертизе обвинения определяется ложность информации?
— Совершенно плохо, неоднократно уже экспертизы Центра экспертиз СПбГУ признавали ненадлежащим доказательством в судах. Испытываю негодование к этому центру.
— Кто устанавливает достоверность информации и ее ложность?
— Только не эксперт, это вне пределов компетенции эксперта любой специальности.
Ирина Левинская обещает прислать адвокату Новолодскому примеры других экспертиз от центра, где работают Гришанина и Сафонова, в которых также были допущены непростительные ждя экспертов ошибки. Новолодский в ответ обещает ей приложить все усилия к тому, что центр был закрыт.
Саша Скочиленко задает один вопрос эксперту:
— «Мой прадед воевал не для того, чтобы Россия стала фашистским государством», — тут есть уравнение фашизма и России?
— Нет, это разобрала отлично Друговейко-Должанская в своем заключении. Она пришла к выводу, что это не является утверждением об СВО.
Снова вопросы задает адвокат Новолодский:
— Как нам относиться к тому, что они установили мотив политической ненависти и вражды к какой-либо социальной группе?
— Это хуже, чем антинаучная выходка, это выход за пределы профессиональной компетенции. Такой вопрос перед экспертом стоять не может. И Минюст в своей методичке специально это устанавливал.
Снова вопросы задает сама Скочиленко:
— «Путин врет нам с экранов телевизоров» — в этом тексте содержится утверждение о фактах?
— Нет, не содержится. Резкое слово «врет», но то, что Владимир Владимирович Путин не всегда последователен в своих высказываниях — истинная правда. 22 декабря 2022 года на брифинге журналистов наш президент назвал СВО войной. Некоторые даже обратились в СК, чтобы привлечь его к ответственности за это.
— Эксперты обвинения утверждали, что каждый текст на моих ценниках способен вызвать в читателях чувство ненависти и вражды.
— Это абсолютно абсурдное утверждение, для того, чтобы понять, какую реакцию вызывает текст, нужно проводить социологический опрос, работать с фокус группой. Такой вопрос даже поставлен быть не может.
— Какие из текстов [на ценниках] содержат утверждение, а какие — факты?
— Практически все тексты — это мнение, но я не занималась именно лингвистическим анализом текстов, у меня была задача проверить научную обоснованность двух заключений.
Адвокат Юрий Новолодский задает последний вопрос:
— Если перед вами будет поставлена задача провести заключение о ценниках, вы могли бы?
— Да, но я не вижу необходимости, потому что есть замечательная экспертиза Друговейко-Должанской. Но если потребуется, могу.
На этом у защиты больше нет вопросов к свидетелю.
Теперь вопросы задает прокурор Александр Гладышев:
— Кто несет ответственность за невозможность дать экспертизу, за недостаточность материалов для исследования?
— Непонятен вопрос.
— В заключении эксперта адвокат цитировал фразу про ответственность за отсутствие материалов, кто ее несет?
— Это вопрос к юристу.
— Но вы будете нести ответственность, если вам представят недостаточно…
— Это некорректный вопрос в сослагательном наклонении, это выход за пределы обвинения, — вмешивается адвокат Новолодский и просит снять вопрос.
— В случае невозможности дать заключение эксперта в случае недостаточности материалов, эксперт несет ответственность? — продолжает прокурор как ни в чем не бывало.
— Я не понимаю цель этого вопроса.
— Несет эксперт?
— Нет.
Теперь прокурор Гладышев пытается настоять на том, что отсутствие базового филологического образования не помешало на самом деле эксперту обвинения подготовить заключение. Он спрашивает свидетеля, чем это отличается от ситуации самой Левинской, которая является доктором исторических наук, хотя базовое образование у нее не историческое.
«30-летний стаж работы в исторических науках, издание книг, более ста статей. Я бы об этом не говорила, если бы эксперт Гришанина не сделала детских ошибок уровня 7 класса», — парирует Левинская.
— Вы сказали, что эксперт не устанавливает мотивы. Есть ли мотивы в текстах, в литературе? — продолжает допрос прокурор.
Новолодский возражает, поскольку мотивы по делу обсуждаются юридические, а не литературные: «Прокурор уводит следствие в сторону». Судья Демяшева просит переформулировать вопрос.
— Скажите, пожалуйста, у текста могут быть мотивы?
— Перед каждым заключением идет словник, в котором перечисляются термины, объяснение, что имеется ввиду. Это конкретное понятие, они именно в юридическом смысле имеют ввиду мотив. В приказе Минюста экспертам-лингвистам прямо запрещено исследовать мотив в юридическом тексте.
— То есть мотивы, побудившие написать текст, не могут определять мотив?
— Этот мотив может определить литературовед, но не лингвист. Литературовед может определить, что побудило Толстого написать «Войну и мир», например.
Адвокат Новолодский снова говорит, что прокурор уводит следствие в сторону.
Теперь прокурор Гладышев пытается подвести Левинскую к тому, что эксперт Гришанина могла себе позволить уравнять в своем заключении нацизм и фашизм, так как «в бытовом сознании это синонимы».
На что свидетель уверенно отвечает, что эксперт использует научные определения, а не стереотипы из бытового сознания и не может позволить себе смешивать понятия.
Прокурор Гладышев продолжает допрос:
— Эти тексты были направлены на узкий или широкий круг лиц?
— Это вопрос не ко мне, я не знакомилась с материалами дела.
— Спасибо, что ответили. Теперь по поводу вашего заключения. Вы следили за ходом процесса Скочиленко?
— Нет.
— Вы сказали, что работали в СПбГУ?
— Нет, я работала в институте истории.
— Ваше увольнение связано с проведением СВО?
— Вы обратили внимание, сколько мне лет?
— Конечно. Повлияло ли проведение СВО на ваше увольнение?
— Да, я впала в депрессию из-за этого.
Несмотря на протесты защиты прокурор Гладышев продолжает напирать на антивоенные настроения свидетеля:
— Вы участвовали в антивоенных акциях и выступлениях?
— Нет, но я поддерживаю адвоката.
— В связи с тем, что вы дали…
Новолодский уже вскочил на ноги, чтобы выразить протест, но Левинская продолжает говорить:
— Это абсолютно принципиальный вопрос. Вы можете быть сторонником СВО, противником СВО, быть сторонником Навального или Путина. Каждый человек имеет свою позицию, но каждый эксперт, проводя экспертизу, надевает шляпу независимости.
— Ну это как прокурор, — комментирует Гладышев.
— Да-да, — саркастически вставляет Новолодский.
В зале смех.
Саша Скочиленко задает последний вопрос свидетелю:
— Вы как историк можете сказать, являются ли Вооруженные силы России социальной группой?
— Это сложный вопрос, потому что социологи еще не разобрались в этом вопросе. Раньше было понятие профессиональной социальной группы, в этом смысле кадровые военнослужащие являются социальной группой, а все остальные, некадровые — нет. Социологи говорят о том, что нет юридического понятия социальной группы, у каждого социолога свое определение.
Напоследок вопросы задает судья Демяшева:
— Какой метод вы использовали в своем заключении?
— Заключение специалиста — это рецензия, обычно это метод текстологический, сравнительный анализ текстов. В данном случае я сравнивала экспертизы с законом об экспертной деятельности.
— По поводу вашей депрессии, она у вас прошла?
— Да, этот процесс меня вывел.
— Когда вы давали заключение?
— Да, конечно.
На этом вопросы закончились, свидетеля отпускают.
Скочиленко просит объявить перерыв, чтобы она могла спуститься в конвойное помещение и выпить обезболивающее — у нее болит голова и с каждой минутой становится все хуже.
Судья Демяшева объявляет перерыв и вызывает «скорую». Всех слушателей выводят из зала.
Из-за большого количества пришедших поддержать Скочиленко, ее не уводят в конвойное помещение, чтобы она не увидела никого из слушателей. Саша ожидает врачей в зале суда — в клетке.
Судья Демяшева говорит, что к ней подходил сотрудник скорой помощи и сказал, что осмотрел Сашу.
Скочиленко подтвердила и добавила, что врач сказал, что ей надо поесть — она не ела целый день, хотя ей положен сухпаек из-за долгого судебного заседания. Врачи ей сделали укол кеторола.
Саша Скочиленко обращается к суду с заявлением, говорит уставшим и надломленным голосом:
— Я вынуждена рассматривать поведение председательствующего как давление на меня. Второй день я уставшая и без еды — вчера провела в душном и грязном конвойном помещении четыре часа, потом еще шесть в зале суда.
Суд вчера без причин отказывал в отложении. Я чувствовала из-за этого себя тревожно. Я приехала в СИЗО к отбою, не успела поесть, сон мой был меньше восьми часов.
Сегодня в шесть утра я проснулась и перед судом два часа сидела в конвойном помещении, потом еще три часа в зале. У меня разболелась голова, меня осмотрела скорая. Вчера я не получила свои нейролептики, потому что приехала обратно в СИЗО поздно. Помощь врача психотерапевта я тоже не получила.
Сейчас я испытываю сильную тревогу, у меня трясутся руки, а врач говорил, что нужно избегать стрессовые факторы.
Скочиленко ходатайствует об отложении заседания.
«Не понимаю, зачем вы морите меня голодом? Я надеюсь на вашу человечность», — говорит Саша.
Отвечая на уточняющие вопросы адвоката Новолодского, Скочиленко рассказывает, что вчера она не ела вообще, лишь успела выпить одну чашку чая в конвойном помещении. Сегодня у Саши также не было ни одного приема пищи, сухпайком, положенным по закону, ее также не обеспечили, потому что такие сухпайки не подразумевают безглютеновую диету, положенную при целиакии.
Защита просит время для основательной подготовки ходатайства о мотивированном отводе судьи.
Прокурор Гладышев не против дать защите время на подготовку ходатайства, но хочет до этого момента решить вопрос с продлением ареста Скочиленко — избранная ей мера пресечения истекает 10 октября. Он отмечает, что для подготовки мнения по этому ходатайству защите тоже нужно время.
Адвокат Новолодский на это отвечает, что тогда защита подаст ходатайство и об отводе прокурора, который сейчас «явно показал, что для него главное — держать Скочиленко под арестом».
Судья Демяшева невозмутимо предлагает защите высказаться по поводу ходатайства обвинения о продлении стражи.
«Прокурор просит дать нам время для подготовки ответа на его ходатайство о страже. И это очень хороший поступок. Нас ненужно подгонять к 10 октября, я могу выдержать суд», — говорит Скочиленко.