«Не хочу улыбаться, так хочу». Автопортреты заключенных в фотопроекте Ирины Емец

Виктория

38 лет

Я не чувствую себя на 38. С ужасом вспоминаю всегда, сколько мне лет, сколько пройдено всего, и какой у меня жизненный багаж — тяжелый.

Когда сажают в тюрьму — это крах, все разрушилось. Я кололась и не думала совсем, что в один прекрасный момент меня придут и посадят. Я думала о том, что мне надо бросить употреблять, но так как обратиться было не к кому, так все и осталось в мыслях. 

Дочь говорит, что у нее две мамы — бабушку она называет тоже мама. Я чувствую, что я дальше, чем та мама, которая с ней рядышком. Очень тяжело было найти контакт с ней.

Я устала. Каждый день одно и то же — это давит на психику. Хочу освободиться.

Я не ходила по школам, не продавала наркотики здоровым, не предлагала никогда. Это были такие же больные люди, как и я. Я собирала со всех деньги, ездила с ребенком, брала, приезжала, и мы это все делили. Это распространение. Я даже почувствовала облегчение, с одной стороны, что меня посадили.

Первый муж меня не ждал. Меня никто не встречал. Я развелась, пожила у свекрови под Москвой и уехала работать в Москву. Там я вышла замуж второй раз. Любви не было, как я сейчас понимаю — но мне после освобождения нужна была какая-то опора, какая-та надежда.

Мне просто хотелось употреблять наркотики — и все. Я становилась немного лучше с ними и счастливее. Аслану был год, когда второй раз меня взяли за распространение. Дочке было шесть-семь лет. Муж увез сразу сына в Азербайджан, и больше я о нем ничего не слышала.

У меня тут нет друга. У меня есть группа людей, которые, если что, меня поддержат. Друзей у меня нет. Здесь не то место, где их заводить, а там у меня никого нет.

Мне давалось две дорожки, и я прямо, уперто шла к тюрьме. Это я сейчас понимаю, конечно. В начале пути я этого не понимала.

С.

37 лет

Моя мечта была стать художником, но папа сказал, что это нищая профессия, не стоит — обрубил на корню. И мама начала вкладывать в меня направление «стилист-визажист-парикмахер».

И по сей день я чувствую, как мамочка меня любит и переживает. Моя вина — для нее был удар мой второй срок, с сердцем стало плохо, ей поставили железный клапан на сердце. Тем не менее, она приезжала уже два раза ко мне.

Три раза я выходила замуж, поэтому никакое высшее я не закончила — мне было не до учебы.

Мой муж нынешний взял мое дело на себя. Я просто украла изумруд у знакомой женщины, которая спала. Мы вместе лежали в больнице, и я у нее все-таки украла его — она вся была в этих украшениях. Камень я в одну сторону, а золото скупщику — в другую сторону. Скупщика посадили, и он меня сдал. Муж сказал, что это он все устроил. Его посадили на семь месяцев поселения, а мне дали условный срок. Под условным сроком я скрывалась от налогов, много косячила. Я со зла сделала себе передоз — меня спасали сорок минут, аж ребро сломали. Это нельзя было делать под условным сроком, и вот я тут сижу, мне дали очень мало, ниже низшего — два с половиной года.

Дима уже освободился и до моего освобождения пошел в монастырь. Так как у него ВИЧ, у него осложнение — подозрение на туберкулез костей, ему очень трудно передвигаться. Без меня у него нет толчка, ему ничего не хочется, он боится сорваться. Я говорю: не вздумай, скоро я приду, это не срок — два с половиной года.

Сестра мне завидует, что у меня так все проскальзывает легко в жизни, что я живу так неответственно, что мне все по барабану. А я живу полной жизнью зато. Мама безумно меня любит, она возненавидела Диму, что он меня заразил. Его родители тоже меня безумно любят, несмотря на то, что я судима, что я была три раза замужем.

Я считаю, что все, что я делала — это преступления. Я балдею от того, что я брала, воровала, я получаю от этого удовольствие. Мне стыдно за это. Стыдно.

Мне нужно, я считаю, чтобы это случилось, и я оказалась здесь — в местах лишения свободы.

Юлия

35 лет

Не умею людям отказывать — буду во вред себе делать, может, поступками подводить, чем сяду и скажу: не мое это.

Были периоды, когда я не кололась, но все равно все возвращалось. Сложно уйти. Зависимость. Вроде понимаешь, что ни к чему хорошему это не приводит. Но один раз нашла в себе силы, второй, а на третий раз получается, что ты опять там.

На этот раз не буду зарекаться. А то тут любят все кричать: да я никогда... А освобождаются — и опять все там же, на том же месте, месяца не проходит. Я просто очень на это надеюсь.

Если ты хочешь отказаться, то надо полностью круг общения менять: ни бывших, ни прошлых, ни друзей, ни подружек, ни друзей-знакомых. У любого наркомана все равно это в подсознании сидит. А когда ты вдвоем, то это уже два наркомана — сложно отказаться.

Здесь не откроется полностью никто. Здесь все вроде рядом, но все чужие люди. Очень много зависти, предательства на расстоянии вытянутой руки. Не втянуться и не подпускать к себе.

Елизавета

58 лет

Я отправлю фото домой. Не хочу улыбаться, я так хочу.

Я из Костромы. Муж, дети. У меня их 13. Все мои. Самому маленькому 20 с чем-то. Я неграмотная, я не понимаю в годах. В 14 лет замуж вышла. Полюбила человека и убежала.

Убежала в Москву. Точнее, они меня украли. Раньше все глупые были. И все, и начали жить, и с того дня и по сегодняшний. У меня один муж, и я никогда не гуляла и не понимала такого, извините за выражение, проститутства.

Я по своей специальности воровка. Я с 14 лет ворую, но не в своем городе, а отъезжаю. Я щипач-человек. Я карманница. Я профессионал. За это сидела два раза. Конечно, немного, но сидела. Вот здесь я попалась.

За мое добро мне так сделали — подстава была. Женщина одна что творила: на меня сказала — подстроила меня, написала.

Я только выйду — жалеть не буду никого, еще хуже будет. Все у меня тут уже накипело. Калечат. Такая жизнь, не дай бог никому.

Что мне снится, это кино настоящее. И я все запоминаю, хотя у меня склероз. Раз, все вспомню. Сразу рассчитываю, чтобы мне не забыть, что я видела. Мне это надо. Я два раза умирала и не умерла.

Кругом везде воровала — и на рынке, и без рынка, и в Москве. Деньги, что еще. Вот я подхожу, открываю сумку, как свою, и человек не заметит, не почувствует. И ловили, и опять отпускали. У людей большие деньги бывают. Глупые, носят деньги большие в сумках. Прямо спокойно берешь и уходишь. Пару раз так — и все, покупай что хочешь.

Я б такое не делала, но привыкла. И дети привыкли к деньгам, к роскошьям. Я тратила деньги, чтобы прожить.

Надежда

56 лет

Первый раз меня осудили и дали отсрочку в 2008 году. А потом, уже в конце срока я украла кошелек. И мне дали десять лет. Я тут четвертый год, еще шесть лет.

Украла 700 рублей. Хотя и вернула, и простила меня женщина, а вот два месяца не дохожено отсрочки приговора —и все, вернули обратно.

Я никогда не пробовала наркотики. У меня сын наркоман, он сидел. Его посадили, и наркотики дома остались. А я никогда с этими наркотиками не связывалась, не знала, что он колется.

Пришел парень, якобы от него, сказал, что сын передал, чтобы я дала ему пару штучек. Я подала, и мне на руках оставили деньги меченые. Пришли сотрудники милиции с обыском. Спрашивают: порошки, наркотики, психотропные вещества. Я услышала слово «порошки» и подала — говорю, вот, это сына. Деньги есть? Деньги подала — говорю, мне сейчас мужик принес, я подала ему два порошочка. Ну и все.

Год и два месяца я сидела на тюрьме, пока следствие шло. Следствие разваливалось, не могли ничего доказать. Нашли, что сотрудники были связаны, что подделаны документы, смешали все порошки. Сказали так, что или сотрудников надо осудить, что они там что-то напортачили, или же со мной что-то делать. Судья сказала: встаньте и скажите, что виноваты. Пообещали, что отпустят после этого меня домой. Я встала и сказала: простите, виновата. Все, они мне дали отсрочку — десять с половиной лет.

Я работала на заводе, ходила отмечалась. Оставалось два месяца до снятия отсрочки с погашением судимости. И все. Знал бы, что попадешь, соломки бы подстелил.

Вторая часть посвященного ИК-8 фотопроекта Ирины Емец под заголовком «Чтобы теперь все было правильно и хорошо» была опубликована на «Медиазоне» неделей ранее.