«Медиазона» публикует вторую часть фотопроекта Ирины Емец, в которой заключенные костромской ИК-8 рассказывают о людях, по которым они скучают.
Если бы была жива мать... Я даже злилась на нее, что она умерла и оставила меня одну. Если бы была она жива, все было бы по-другому. При ней я бы и думать не смела о плохом — наркотиках, [о том,] чтобы бросить учебу. Я бы закончила техникум, пошла бы учителем работать. Я думаю, что все было бы хорошо. Может, даже брат бы не умер, если бы она не умерла. Знаете, это как злой рок — мы все родились в одно число, только в разные месяцы. Отец рано ушел, мне годик был. Мать, брат. Я совсем одна осталась. Может, я и выведу всех. Я буду очень стараться.
Мечтаю увидеть дочку. Хотя бы посмотреть сейчас на ее фотографию. Я понимаю, какой тяжелый может быть разговор, поэтому просто хочу на нее посмотреть. Хотя бы только посмотреть. Можно, чтобы она не знала — просто взглянуть.
Мне страшно. Действительно страшно. То, что мне надо исправить... Хочу, чтобы рядом был человек, который меня поддержит.
С матерью тут пообщалась, перезванивались. Поняла, что мы чужие. Сначала я обрадовалась: «Как дела, дочка?». Одно слово «дочка» — бальзам на душу. Пять минут, и я поняла, что ей в жизни ничего не нужно, кроме моих диванов и телевизоров. Пусть возьмет, я выйду, все наживу. К этой семье больше не подойду ни на шаг.
Попросила мать мои документы все прислать, а она сказала, что не знает, где они; говорит, некогда искать, копаться. Как мне ее понять? Две недели пила, отмечала, что меня посадили. Она отправила меня в один конец: пророчила, что не освобожусь. Мне кажется, даже чужому такое не пожелаешь, а материнские проклятия очень сильны. Меня спасает только вера — единственная моя поддержка и успокоение. И надежда, конечно.
Брат, который средний, был самый близкий для меня — помогала ему, всегда вместе — попросил больше его не беспокоить, как узнал, что меня осудили. У меня оборвалось что-то внутри. Я не верила сначала, думала, обманули. Потом уже с зоны ему позвонила, он мне сказал: «Да, именно так». Ну все, счастливого пути.
У меня нет этому объяснения. Родственников не выбирают, их бог дает. Кто я тебе, сестра, или чужой мужик? Все, что смогла — пожелать удачи; сказала, что умерла для них. Он [брат] женился, ребенок у него родился. Но жены меняются, дети вырастают, а кровные узы никуда не денутся. Пусть думает сам, ему тридцать лет. Если он мне позвонит с прощением, не знаю, прощу ли его. Наверное, не смогу общаться как раньше.
А может быть и прощу. Прощу. Это как будто вчера все произошло. Я мечтаю, чтобы мой брат был счастлив.
Я мечтаю, чтобы мама меня дождалась. Я мечтаю быть рядом с матерью, когда я ей нужна, как никогда. Я не успела дать ей ребенка, которого она хотела, моего именно. Я мечтаю о детях. Я мечтаю пройти это испытание все и сразу. Я мечтаю не стать злой, нервной и твердой, мечтаю остаться сама собой, не растерять то воспитание, которое папа в меня вложил. Я мечтаю, чтобы мне не было так тяжело. Я мечтаю не сломаться.
Моему сыну будет десять. Они ко мне приезжают. Все меня любят, все ждут. Мама с ним постоянно беседует, разговаривает.
Он вправе мне сказать, что я его не воспитывала и слушать он меня не собирается. Он будет прав, я виновата перед ним за это. Я мечтаю показать ему своими действиями и поступками, что я хочу все возместить. Мой ребенок мудрый. Он знает, что я здесь. Когда он был маленький, это вообще для него даже была гордость и круто. Мама с ним разговаривала, что это совсем не так.
На моем примере я хочу показать, что наркотики — это плохо. Я хочу, чтобы он учился. Я хочу работать, создать для него условия не хуже, чем у других. Я могу сказать: да, я больше не буду употреблять. Я мечтаю, чтобы родные верили в меня.
Когда я была моложе, то винила маму: недостаток внимания, предоставлена сама себе. Потом, оценив все, прокрутив не один раз мою жизнь, поняла: мама во всем была права, когда запрещала ходить в эту компанию, когда запирала, наказывала.
Я не знаю… С детства надо закладывать какие-то ценности, примеры. Я маленькая видела такие вещи, которые для меня считались нормой — смотрела на пьющих, потому что жили в коммуналке. Я привыкла к этому и не понимала, что это настолько плохо и ужасно.
Моя свекровь сейчас очень правильно воспитывает мою дочь. Я вот отправила домой фотографию с концерта, где танцевала — ярко-красная помада, волосы на роспуск, шорты, ботфорты. Свекровь мне звонит и говорит: «Марина, ты не обижайся, ты хорошо выглядишь, но я ребенку такую фотографию показывать не буду, потому что она любит тебя, ты пример, ты образ, к которому она стремится». Я поняла, что так и есть, что так надо и так должно быть.
Поэтому у меня есть мечта, чтобы теперь все было правильно и хорошо.
Я хочу жить в Австралии. Там климат мой. Наверное. Я не знаю ничего про Австралию, но по картинкам я хочу туда и всегда об этом мечтаю. Если бы была моя воля, я бы валялась на солнце целыми днями — несмотря на то, что я вичевая, и мне это вредно.
Последние два года мне все вспоминается Ромка. Я не виню его, но всегда думаю: вот если бы он не повесился, сейчас было бы все по-другому. Насколько тогда изменилась бы вся моя жизнь! Все хочу понять, что же тогда я сделала неправильно? Как в мои 13 лет я могла повлиять на ситуацию? Я даже не могла понять ее до конца. И меня еще в ней и обвинили. Для меня это была трагедия. Я его действительно любила. Если бы он был, просто был, был неважно где, хоть на другом конце планеты, но живой, меня бы здесь не было.
Я последние годы только об этом думаю и хочу понять эту ситуацию. Я мечтаю увидеть сейчас Ромку. Я всегда так рада его видеть, когда он мне снится, я всегда так жду этого. Кроме вас я еще никому этого не говорила, но я всегда очень радуюсь, когда он мне снится.
Я никогда не жила одна, никогда не жила сама для себя, я даже никогда вокруг себя других мужчин не видела. Я даже не знаю, нравилась ли кому-нибудь, потому что мне это было неинтересно.
Не хочу воровать. Не хочу этих легких денег, да какие они легкие — это просто так говорится. Ты каждый раз себя морально уничтожаешь, и они никогда добром не обходятся. Вот лично я их еще и брезгую. Я никогда не тратила их сама на себя. И вот если бы не было моего цыгана, то я бы работала спокойно. Мне бы хватало, мне много не надо. Я мечтаю пожить так, как живут нормальные люди. Уважать саму себя хочу. Я что-нибудь придумаю.
Первая часть фотопроекта Ирины Емец под заголовком «Меня устраивает в данный момент, что я нахожусь в колонии» была опубликована на «Медиазоне» неделей ранее.