Процесс ведет судья Елена Абрамова. На первом заседании прокурор Климент Юрздицкий зачитал обвинительное заключение, согласно которому 49-летний гражданин Израиля и России Борис Гриц 23 октября 2017 года ножом нанес Татьяне Фельгенгауэр три удара в горло и один удар в кисть. Экспертиза показала, что Гриц страдает параноидной шизофренией и не был способен осознавать свои действия.
— Могу лишь подтвердить, что признаю вину частично, умысла на убийство у меня не было, — сказал в суде Гриц.
Как свидетель на заседании выступила референт «Эха Москвы» Ида Шарапова, которая видела, как Гриц резко зашел в гостевую комнату в редакции и напал на сидевшую там Фельгенгауэр.
— Таня была в сознании, что-то хрипела, прижимала горло. Таня дала телефон в руки, показывала руками, что нужно что-то сообщить, позвонить. Мы повторно вызвали скорую, пытались перевязать ее бинтами. Приехала скорая, ее перебинтовали, было решено, что с Таней поедет другая коллега, я поднялась наверх и продолжила работать, — вспоминала Шарапова.
Вслед за ней выступил дядя подсудимого Алексей Маргулис, рассказавший, что за три или четыре дня Гриц рассказывал ему о своем желании встретиться с Фельгенгауэр, поскольку она воздействует на него телепатически — на сердце и на мозг.
— А у вас не вызвало это никаких подозрений? — удивился прокурор.
— И да, и нет.
По словам Маргулиса, Гриц всегда был добродушным, но у него была «вторая сторона луны в голове».
Напоследок суд допросил отчима журналистки Павла Фельгенгауэра и ее мать Елену Фельгенгауэр, которая объяснила, что Татьяна Фельгенгауэр — псевдоним, фамилию которого журналистка взяла у отчима (в паспорте она записана как Татьяна Шадрина).
— Я бы хотел извиниться перед вами как перед матерью. Вы — единственный человек, перед которым бы я хотел извиниться, — обратился к ней Гриц.
— Я вас услышала, — ответила Елена Фельгенгауэр.
Прокурор спрашивает потерпевшую, кем она работает, и просит рассказать о случившемся. Татьяна Фельгенгауэр отвечает, что она занимает должность заместителя главного редактора «Эха Москвы» и ведет на радиостанции несколько эфиров и программ. Журналистка вспоминает:
— Когда было покушение, был утренний эфир, потом было совещание, оно оказалось неожиданно коротким. Я вернулась в комнату для гостей, села на диван, взяла телефон. Точно помню, что сидела боком ко входу и не видела ничего, кроме телефона.
В какой-то момент почувствовала, что меня крепко хватает за шею, подумала, что это оригинальное приветствие. Затем мне повернули голову, я почувствовала удар — что-то типа резака, очень острое и тонкое лезвие. Дальше помню не очень хорошо — скользящий удар по лицу, затем обнаружила себя в приемной, с двух сторон с шеи текла кровь.
Я пыталась говорить, но у меня не получалось, я захлебывалась кровью. Телефон отдала референту Иде Шараповой, потому что руки были все в крови, я старалась зажимать кровь, все очень хлестало. Мы спустились на лифте на первый этаж, там меня усадили на стул, помогали держать шею.
Довольно скоро, как мне кажется, приехали фельдшеры, приехали четыре кареты скорой помощи друг за другом. Первый фельдшер наложил мне повязку, чтобы закрыть рану, поставили катетер для физраствора. До скорой помощи смогла дойти сама, в операционную [в больнице] тоже зашла сама, сознание не теряла. Дальше очнулась в реанимации, первые сутки, почти два дня, не было никакой коммуникации, дышала через специальную трубку, общалась записками. Через три дня реанимации перевели в обычную палату. Там попросила газету для того, чтобы понять, что случилось.
Прокурор уточняет, не слышала ли потерпевшая шаги на входе. Она отвечает, что не слышала, но даже если бы слышала, то не обратила бы внимания, так как это гостевая комната и там всегда много народу.
Гособвинитель спрашивает, получала ли Фельгенгауэр угрозы от Грица — нет, никаких прямых угроз журналистка ни от него, ни от кого-либо другого не получала, хотя люди в эфир «разное пишут». Она рассказывает, что нападавшего и ножа не видела.
— Удар был нанесен слева, я почувствовала, как мне перерезают горло. Это не столько удар, сколько большой порез, — вспоминает Фельгенгауэр. Удар пришелся в подчелюстную область.
Сразу после удара, вспоминает пострадавшая, она попыталась выхватить нож — именно поэтому у нее были порезаны руки.
По просьбе прокурора она рассказывает, как гости попадают на «Эхо Москвы» — про пост охраны снизу, референтскую службу и про охранника радиостанции на этаже.
Защитник Грица Игорь Зубер просит уточнить: Фельгенгауэр говорила, что не видела ножа, а видела ли она, как ей наносили удар?
Пострадавшая вновь отвечает, что не видела, так как сначала смотрела в телефон, а потом было «не до разглядывания».
На этом допрос Татьяны Фельгенгауэр закончен, адвокат Бадамшин просит потерпевшую отпустить. Никто не возражает, она уходит.
Теперь в суде выступает свидетель Александра Артемьева — молодая высокая девушка с темными волосами, завязанными в короткий хвостик, и в темно-синей водолазке.
Она рассказывает, что в день нападения была стажером в группе референтов «Эха Москвы».
— В этот день, 23 октября, я пришла, занималась референтской работой. Примерено в 12:30, насколько я помню, я делала референтскую работу, находилась в аквариуме в референтской комнате. Я стояла спиной к входу, и в какое-то время вошел обвиняемый и прошел в гостевую комнату. Я увидела, как кто-то проходит, обернулась и подумала, что это гость. Краем глаза увидела, что он подходит к Татьяне — подумала, что он ее знакомый. После этого начались резкие движения, обвиняемый стал производить какие-то действия руками. Я увидела, что у него что-то в руках, я подумала, что это нож, потому что Татьяна кричала. Потом потекла кровь, поднялся шум, Ида Шарапова начала кричать. В комнату вбежали два охранника — Александр и Игорь, они задержали обвиняемого, видимо, связали ему руки, надавили на него.
Свидетельница вспоминает, что подбежала к телефону, вызвала полицию и скорую помощь, после этого сотрудники радиостанции вызвали служебный лифт.
— Они спустились, я относила Шараповой сумку, пальто. Потом я просто убиралась в редакции, мыла пол [от крови].
Прокурор уточняет должностные обязанности Артемьевой и снова спрашивает про систему пропусков на «Эхе Москвы». Она объясняет то же самое, что раньше говорили другие свидетели, называя Грица «обвиняемым». Прокурор Юрздицкий ее прерывает:
— Извините, он не обвиняемый в настоящий момент.
— А кто?
— Дело рассматривается в отношении человека, совершившего общественно опасное деяние. У него фамилия есть — Гриц. Это ведь был он?
— Да, Гриц.
Гособвинитель дотошно расспрашивает свидетельницу о характере движения рук Грица; та слегка заминается. Адвокаты Грица возмущаются и просят не вкладывать в уста свидетеля того, что она не говорила.
После прокурора адвокат Бадамшин вновь уточняет адрес радиостанции и имена охранников.
Адвокат Валентин Рыбицкий уточняет, какое зрение у свидетеля. Та отвечает — минус 1,75. Рыбицкий спрашивает, точно ли она видела Грица. Артемьева утверждает, что точно, но начинает сомневаться насчет ножа.
Отвечая на вопросы адвоката Игоря Зубера, девушка говорит, что она была в тот день в очках.
Прокурор задает уточняющий вопрос — видела ли она хотя бы цвет предмета, который был в руках у Грица: «Ну, красный, там, синий или зеленый?».
Девушка мнется. Адвокат засыпает ее вопросами: откуда Артемьева знает имена охранников? Когда у потерпевшей пошла кровь? С какой стороны наносился удар? Гриц из клетки добавляет свой вопрос: он наносил колющие или режущие удары?
Свидетельница отвечает на них и ее отпускают.
Татьяна Фельгенгауэр тем временем пишет в своем телеграм-канале: «Внезапно для всех и самой себя дала только что показания в суде. По делу о покушении на меня же. Странно и нервно. Хорошо, что довольно быстро закончились вопросы. Я очень старалась отвечать серьезно. Хотя на нервах, конечно, лезли идиотские шутки. Но я держалась».
Следующий свидетель — охранник редакции «Эха Москвы» Александр Усачев. Подсудимый ему не знаком, а с Фельгенгауэр они проработали вместе больше десяти лет. Он вспоминает события того дня:
«Во время моего дежурства произошел тот случай, ради которого мы все тут собрались. Примерно в 12:30 или 12:40 зашел задержанный, туда, как у нас называется, в "аквариум", минуя его прошел в гостевую комнату. Почему я успел это увидеть — "аквариумом" у нас называется помещение, где стоит большое витражное стекло, и я все видел. Почему я запомнил — у нас небольшой коллектив, дружный, а этот задержанный не поздоровался и сразу вошел в гостевую комнату.
Я подошел к референтской службе узнать, кто это, но не получил внятного ответа. После этого я пошел в гостевую комнату, и, подходя, услышал сложный гортанный звук — сложно объяснить, в природе, наверное, такие звуки встречаются. Я увидел, как Татьяна сидит на корточках, двумя руками держит шею, над ней этот гражданин. Я обратил внимание сразу на его руку, в которой был нож».
После этого, рассказывает охранник, он схватил обвиняемого за руку, оттолкнул Фельгенгауэр, а затем обхватил шею Грица. После этого он вдавил его в стену, ударил руку с ножом об угол металлической тумбы. В этот момент к нему подоспел коллега, они вдвоем Грица повалили, принесли наручники и надели их на него.
Сам он при задержании получил ранение руки, ему наложили повязку. Вскоре приехала полиция; свидетель рассказывает, что, когда они хотели забрать Грица, он настоял, чтобы они надели свои наручники, так как те, которые использовала охрана — имущество радиостанции.
Гособвинитель Юрздицкий вновь подробно расспрашивает свидетеля о пропускном режиме на радиостанции. Кроме того, его интересует момент, когда свидетель заметил нож в руке Грица. Он спрашивает, видел ли охранник, что было во второй руке подсудимого?
— Когда вы видите в одной руке нож, на вторую руку вы не особо смотрите, — отвечает свидетель.
— С чего вы сделали вывод, что это нож?
— Я называю вещи своими именами.
— Вы уверены, что это нож? Видели клинок, рукоятку?
— Да.
Юрздицкий просит свидетеля описать нож.
— Давайте так. Если вы положите передо мной десять ножей, среди которых будет тот, я его узнаю.
Свидетель и прокурор недолго препираются о «понятии ножа».
По просьбе прокурора охранник Усачев вспоминает в деталях, как именно Гриц вошел на радиостанцию — он заключает, что Гриц шел туда целенаправленно и знал, куда идти.
У прокурора вопросов больше нет. Адвокат Бадамшин «с привычным ему занудством» спрашивает адрес «Эха Москвы» и уточняет, сколько по времени происходило нападение — охранник говорит, что с того момента, как Гриц прошел его пост, и до момента, когда на него надели наручники, прошло меньше минуты.
Вопросы переходят к стороне защиты. Адвокат Зубер уточняет, есть ли у свидетеля какие-то проблемы со зрением. Тот отвечает, что их нет.
Тогда адвокат ходатайствует об оглашении показаний Усачева, которые тот давал на следствии. Зубер объясняет, что раньше свидетель говорил, что Гриц был одет в шапку — теперь же он утверждает, что шапка была в руке.
Прокурор просит отказать.
— Если факт нахождения на голове Грица шапки имеет отношение к справедливому судебному разбирательству, то я прошу ходатайство удовлетворить, — иронизирует Бадамшин.
Судья соглашается с ним и отказывает защите.
Адвокат Зубер снова просит свидетеля описать нож. Тот вспоминает: «серый, не канцелярский и не столовый». Защитник резко и недовольно просит свидетеля прервать «эти фантазии». Бадамшин просит судью сделать Зуберу замечание.
Борис Гриц тоже уточняет, видел ли охранник наносимые удары. Тот вновь повторяет, что самих ударов ножом не видел. На этом свидетеля отпускают.