От РКСМ(б) до ДНР. История Андрея Соколова, коммуниста, подрывника и романтика
Андрей Соколов в Лефортовском суде Москвы, апрель 2001 года. Фото: Олег Булдаков / ТАСС
Подрыв надгробной плиты Романовых, пытки в милиции, «черный копатель», митинги за честные выборы, Донбасс. Егор Сковорода напоминает о судьбе российского коммуниста Андрея Соколова, которого украинский суд может признать участником террористической организации — самопровозглашенной ДНР.
«Зарплату — рабочим!». Такую надпись красной краской оставил на Ваганьковском кладбище 18-летний коммунист Андрей Соколов, заложивший взрывное устройство у мемориальной плиты династии Романовых. Плиту он подорвал 18 июля 1997 года, в годовщину расстрела царской семьи; рядом с местом взрыва обнаружилась и подпись: «Революционные партизанские группы».
Через несколько дней после подрыва Соколов был задержан. В то время он жил вместе со старшей сестрой в Москве. Жил бедно: окончив кулинарный колледж, работал пекарем. Тогда же вступил в ряды коммунистов из РКСМ(б); среди друзей и товарищей он был известен своей любовью к пиротехнике и самодельным фейрверкам. «Однажды во время комсомольской демонстрации он бежал по улице, разбрасывая вокруг себя петарды», — говорится в его биографии на сайте kommynist.ru. Лидера КПРФ Геннадия Зюганова Соколов и его товарищи забросали помидорами «за предательство коммунистических идеалов».
После ареста Соколов попал в СИЗО «Лефортово», где пытался распропагандировать всех — от зеков и тюремщиков до следователя. Юношу обвинили в терроризме (статья 205 УК); первое время его дело было объединено с делом о минировании памятников Николаю II и Петру I, однако позже его выделили в отдельное производство.
«Сегодня человек может говорить все, что угодно, потому что никакой реакции не будет. Можно кричать, что убивают в Чечне, что зарплату не выплачивают по полгода, и никто не услышит. Поэтому все молчат. Поэтому в итоге все выплескивается на улицы или выливается в октябрь 1993 года. … В политике того, что тише взрыва динамита, никто не слышит. Это, я считаю, сегодня единственный способ обратиться к конкретным людям и к общественности», — объяснял Соколов в суде мотивы своей акции.
В январе 1999 года Мосгорсуд приговорил активиста к четырем годам лишения свободы. Защищал его впоследствии убитый неонацистами адвокат Станислав Маркелов; в Верховном суде Маркелов добился того, что обвинение переквалифицировали на умышленное повреждение чужого имущества, а реальное заключение заменили на 2,5 года условного срока.
Будущий коммунист Соколов родился и вырос в Москве, но когда его родители развелись, уехал вместе с матерью и отчимом в село Акимовка Запорожской области Украины и там заканчивал 10-й и 11 класс.
Двадцать лет спустя Андрей Соколов снова окажется в Запорожской области — и снова в неволе: в СИЗО в Вольнянске. Украинские власти обвиняют его в помощи сепаратистам из самопровозглашенной Донецкой народной республики и судят по статье 258-3 УК Украины (участие в террористической организации). Ему грозит от восьми до 15 лет тюрьмы.
Тюрьмы. От «революционной альтернативы» до «честных выборов»
«Я — это мое прошлое. Это, увы, треть жизни в местах не столь отдаленных, то есть почти 10 лет из 37-ми», — пишет Андрей Соколов из украинского СИЗО, отвечая на вопросы «Медиазоны». Он уточняет: «Я ни разу не сидел за корыстное преступление или преступление против личности. Только то, что касалось оборота оружия и запчастей к нему. И один раз, самый первый, за его применение (взрыв мемориальной плиты Николаю Второму в 1997 году в Москве)».
Выйдя из заключения, Соколов не покинул ряды левых активистов. Он женился на Татьяне Нехорошевой, однако в марте 2000 года Татьяна была задержна по подозрению в причастности к подрыву приемной ФСБ. В июле по «делу НРА» задержали и самого Андрея.
В 2003 году Мосгорсуд признал активисток виновными в терроризме и незаконном обороте взрывчатки. Ракс получила девять лет лишения свободы, Романова — шесть с половиной, Невская — три года, а полностью признавшая свою вину Нехорошева — пять лет и шесть месяцев условно. Бирюкова направили на принудительное лечение в психиатрический стационар.
В 2013 году на основании решения ЕСПЧ Верховный суд России отменил приговор и направил дело на новое рассмотрение. Все осужденные к тому времени уже освободились из колонии.
«Верхний этаж изолятора на Петровке — это "следственные" кабинеты, — позже вспоминал этот арест Соколов. — В которых все стулья и столы надежно привинчены к полу. Стекла в окнах — пластик. Что очень удобно — ни порезаться, ни поломать. От "допросов". Все было как обычно. И сейчас, десятилетие спустя, делают так же. Знаю из рассказов сокамерников. Бьют — только бутылками с водой, иногда — резиновой дубинкой. Душат — противогазной маской, перекрывая доступ воздуха через "хобот". Взбадривают — ударами "Мальвины" — электрошокера в виде палки, в основном в пах и икры. Так же было и тогда, в те предвыборные весенние дни. Что хотели? Да все то же — дай показания на арестованных по делу НРА. Скажи, где прячешь оружие. Ничего нового. Я тогда был молодой и молчал, как партизан».
В итоге Соколова не смогли обвинить в причастности к НРА или добиться от него показаний, и после десяти дней в ИВС на Петровке, 38 выпустили на свободу. Вскоре уехавший в Орловскую область Соколов был снова задержан; на этот раз ему предъявили обвинения в хранении оружия и патронов, которые, по словам самого активиста, ему подбросили оперативники при задержании. В апреле 2001 года его осудили на 5,5 лет заключения.
После освобождения Андрей Соколов отошел от политической жизни, но увлекся оружием и деятельностью «черных копателей». В 2007 году его задержали на Рижском шоссе в автомобиле с большим количеством оружия и боеприпасов времен Великой Отечественной войны. Волоколамский городской суд приговорил Соколова к двум годам и восьми месяцам лишения свободы; в апреле 2009-го он вышел по УДО.
Оказавшись на свободе, Андрей Соколов, по его словам, «смог легализовать свое увлечение "железом" — создать свою небольшую мастерскую, где делал ремонт макетов оружия для реконструкторов и кино». Как поясняет Соколов, «это направление оружейного дела не требует специальной лицензии и прочего, но мое политическое прошлое как сторонника левой оппозиции аукнулось мне и тут».
В декабре 2011 года в Москве начались митинги «За честные выборы»; кампания протеста воодушевила Соколова. Позже из СИЗО он рассказывал о сокамернике, который защищал Белый дом в августе 1991-го: «Он не был, как я, на Болотной или Сахарова. Но в его словах об августовских днях были те же самые чувства единства и человеческой солидарности, что ощущал я сам в декабре на акциях протеста за честные выборы».
Через месяц, в январе 2012 года, его арестовали снова. «"Для профилактики", как намекнули мне в органах», — объясняет Соколов. «Черт возьми, неужели ничего не изменилось? — писал он после ареста. — И снова подброс улик (пачка патронов к ПМ на арендованном мною складе в Мытищах) и снова изъятие "вещественных доказательств" в виде моих плакатов с Сахарова: "Путин — к обочине!" и "Мы не быдло, мы — народ!". Снова опера ФСБ с вопросами о связях с анархистами и списком офисов "Единой России" на сайте "Черного блога". И бредовые репортажи по ТВ об "обнаружении склада с оружием", где только одни макеты из моей мастерской».
На заседания суда по новому делу Андрей Соколов цеплял к одежде белую ленточку; защищал его адвокат Николай Полозов. Адвокатом, впрочем, активист остался недоволен: «Тогда он съел четыре тысячи долларов, принес в СИЗО щипчики для ногтей (я просил), а по защите — никакого результата. Я сам в последний момент взял всю вину на себя и отсудился особым порядком, получил не четыре, а один год и восемь месяцев. Если б как Полозов бодался дальше — сидел бы все четыре. Так что он адвокат для пиара, а не минимального срока».
На этот раз Андрей Соколов отсидел весь срок. Осенью 2014 года он освободился из колонии, а уже в декабре оказался на Донбассе.
ДНР. «Там требовались мои руки и голова»
«Выйдя через два года, я восстановил дело, нормально зарабатывал, — объясняет Соколов. — Но когда на Украине начались события, не смог спокойно сидеть на диване. Начал помогать левым из Украины. А потом поехал по их приглашению на Донбасс, там требовались мои руки и голова».
На подконтрольной ДНР территории Андрей Соколов провел меньше двух недель, побывав в Донецке и Торезе. Он вспоминает, как снял на видео копавшихся в мусорных баках пенсионеров и как общался с простыми донбасскими шахтерами («Несмотря на бедность и войну, меня угощали всем, что было, как гостя»).
«Общааясь с простым народом, с тем, кто живет трудом, я видел их стремление к социальным переменам, видел ненависть к олигархической системе, что сложилась за последние два десятилетия, и которая всем надоела. В России это есть тоже. Но в Донбассе такой народ, взяв в руки оружие, почувствовал свою силу, а большинство олигархов удрало на запад, в Украину. Тогда, весной 2014-го, слово "народные" в названиях республик значило гораздо больше. Люди ждали и хотели перемен. Я как активист левого движения тоже хотел помочь им в достижении этого», — так Соколов объясняет, какие чувства привели его на Донбасс.
Поехал он туда, по словам Соколова, как гражданский волонтер. «Я рабочий, по профессии – оружейный мастер. Мой опыт требовался для вооружения наших товарищей и помощи Республике в борьбе за свою независимость», — писал Соколов в письме из заключения.
В подробном тексте «В плену говорят все» он рассказывал: «Я потом повторял очевидное: да, работал на Минобороны ДНР, да, являюсь гражданином РФ и оружейником, да, приехал по приглашению представителей ДНР с 4 по 16 декабря в Донецк, где посетил несколько заводов и дал консультации, как наладить на них выпуск продукции ВПК. Оружия в руках не держал, в боевых действиях участия не принимал. Весь фронт для меня свелся к далекой канонаде, которую я слышал, находясь в стенах заводов, благо я попал туда как раз в момент короткого перемирия».
Подвалы. Кровь на стене и «группа крови на рукаве»
16 декабря Андрей Соколов на своем Daewoo Matiz с георгиевской ленточкой на антенне ехал из Донецка в Горловку. «Путь был близкий, всего 20 минут на машине, но эти 20 минут растянулись уже на год и два месяца!» — пишет Соколов. Ехал он один, дорогу знал плохо, и неожиданно для себя вырулил на блокпост украинских пограничников: «Только с метров ста я увидел украинский флаг над сложенными в виде бункера плитами, но уже было поздно что-либо сделать». Он медленно доехал до блокпоста и остановился.
«Меня обыскали, увидели мой российский паспорт и сразу стянули пластиковой стяжкой руки, а на голову надели черную маску прорезями назад, чтобы ничего не видел. Через полчаса приехала контрразведка», — вспоминает он. Первые допросы проводились безо всяких протоколов под видеозапись на обычный смартфон. По словам Соколова, его не пытали, хотя и угрожали пытками, а он, понимая очевидность своего положения, «не молчал»: «Увидев, что среди моих вещей есть пенал с штангенциркулем и узнав что я по профессии токарь, меня "назначили" помощником министерству обороны ДНР, мол, как токарь помогал ополченцам делать ремонт оружия на заводах Донбасса. Заставили написать "признание" и сделать записи в мой блокнот чужих номеров телефонов с именами».
Официально задержан и допрошен Соколов был лишь через две недели — до этого его возили из подвала в подвал в зоне АТО. «Я был в "подвалах". Когда засыпаешь, не зная, будет ли для тебя завтра. Да и заснуть можно с трудом – зима, никакого отопления, холод пробирает до костей. "Подвал", то есть тайная военная тюрьма, это всего лишь стройконтейнер, где темно даже днем. Или заброшенный подвал какой-то ресторации с наваренными в углу самодельными решетками камер из железных уголков (да-да, ресторана: под потолком рядом с камерой все еще висел шар с кусочками зеркал, тот, который отражает свет, когда на него направлен прожектор дискотеки)», — вспоминает он.
Как рассказывает Соколов, первый подвал был в заброшенном ресторане в Новогродовке, в нем от бетонного пола тянуло болотом, он спал в обнимку с кошкой, чтобый согреться, и разговаривал с охранявшими его солдатами об их тяжелой жизни: «Это еще больше вызывало во мне тихую ненависть, как у такого же как и они рабочего человека – социальную ненависть к богачам, развязавшим эту войну. И в голову лезли мысли, что вот эта самодельная решетка, разделяющая не только меня с этим солдатом, но и целые народы, должна быть сломана по-настоящему. А его автомат, направленный в мою сторону, должен быть повернут против настоящего врага. Общего для нас и для них. Как в том известном лозунге: превратим империалистическую — в гражданскую войну!»
На бетонной стене Соколов, который еще на первые свои суды надевал майку с Че Геварой, нацарапал: «Че, 16.12.14, плен». В том подвале Че забыл свои очки, а потому, когда через день его перевозили в другое место, даже не помышлял о побеге. В машине сотрудников СБУ, как он вспоминает, несколько часов играла группа Кино: «Группа крови на рукаве».
Его привезли на военную базу, где, по словам Соколова, помимо контрразведчиков из СБУ были боевики запрещенного в России «Правого сектора». Там он написал свои первые признательные показания, а контрразведчики угрожали пытками: «Кроме обычных угроз расстрелять или отрезать болгаркой пальцы (чтобы не мог больше работать за станком), мне показали более изощренные орудия для пыток — железная дыба, резиновые жгуты для связывания и растягивания рук, электрошокер и бутылки с водой для пытки удушением (мокрая тряпка на лицо). И предложили все это попробовать на себе».
На этой базе он провел ночь в холодном «евроконтейнере» во дворе, где спал в огромой ванной, а на следующий день его перевезли в отделение милиции в Волновахе, вспоминает заключенный; в машине играл Шнуров: «Вчера приснился сон прекрасный — Москва сгорела целиком».
Там в маленькой камере Соколов провел следующие десять дней. В ней он 19 декабря встретил свой 36-й день рождения, который отмечает в один день с матерью. Пленный вспоминал свои чувства того времени: «Грустно. В этот день я узнал, что такое писать стихи и что восемь шагов от окна до двери и обратно могут быть бесконечны. Это тюремная прогулка. Ходишь и грусть уходит. И приходят строчки стихов».
Стихи, как рассказывает Соколов, он записывал монеткой на стене. На следующий день после допроса его перевели в соседнюю камеру, где было освещение получше: «Все стены на уровне головы человека были испачканы коричневым. Это была запекшаяся кровь, много-много отпечатков. Разбирая постель, я увидел, что подушка тоже с одной стороны вся была жесткой от корки высохшей крови. Тут спал человек с разбитой головой». На стене кровью, по его словам, была выведена надпись: «Что? Попался, гад!»
— Неужели ты действительно мог бы наладить выпуск оружия на заводе в Донецке? Откуда такие навыки? — пересказывал он разговор на одном из допросов.
— В нулевых я занимался криминальной оружейкой, отсидел и решил открыть легальное дело. У меня есть своя оружейная мастерская по изготовлению запчастей для макетов оружия, которые используются для холостой стрельбы в исторической реконструкции.
Только 29 декабря Соколова перевезли в здание СБУ в Мариуполе, где его впервые официально допросили под протокол и разрешили позвонить родным. По пути в машине снова играла «Группа крови на рукаве». На следующий день суд в Мариуполе официально арестовал Андрея Соколова и направил его в СИЗО.
СИЗО и суд. Нетрезвый адвокат и прокурор «на лабутенах»
Во время ареста интересы Андрея Соколова представлял дежурный адвокат. «Пользы от него было мало, иногда он приходил на допросы в нетрезвом виде», — вспоминает Соколов. Обвинительный акт по его делу был направлен в суд еще в апреле прошлого года, однако рассморение дела по существу началось лишь в декабре. Процесс идет в Бердянском городском суде. «Море в двухстах метрах», — шутит Соколов.
К этому времени он уже нашел адвоката по соглашению, Валерия Довженко, и более-менее устроил свой быт в СИЗО. «Многие неизвестные мне хорошие люди оказывали мне в разное время тут поддержку, рискуя получить проблемы от СБУ за "помощь сепаратисту". Даже если это только передача или посылка с едой, я очень благодарен этим украинцам и после войны хотел бы поблагодарить их лично», — пишет заключенный.
Однажды в Вольнянском СИЗО его посетили сотрудники консульства: «Встреча была "через стекло", я не мог даже передать им бумаги по моему делу. И не мог говорить открыто — рядом стояли и все слушали сотрудники СИЗО. В посольстве обещали взять мое дело под контроль. Вот, в общем, и вся помощь со стороны России».
Согласно обвинительному акту, Андрей Соколов в Торезе «получил преступное задание по организации незаконного изготовления и ремонта отдельных видов огнестрельного оружия, незаконного изготовления боеприпасов, взрывных устройств для нужд не предусмотренных законом вооруженных формирований "министерства обороны" "ДНР"». С этой целью, по версии обвинения, он «провел осмотр территории, помещений и оборудования производственного предприятия Торезского исправительной колонии № 28». В Донецке же он с той же целью осмотрел «территории, производственных помещений и оборудования Государственной акционерной холдинговой компании "Топаз"». Таким образом, считает следствие, Соколов принял участие в террористической организации (часть 1 статьи 258-3 УК Украины).
Андрей Соколов с предъявленными ему обвинениями не соглашается. Он указывает, что все переданные суду улики — написанное им под давлением признание, изъятые у него телефоны и флеш-карты — были получены с нарушением закона и непроцессуальным путем. Он напоминает, что первый протокол задержания и допроса был составлен лишь в Мариуполе, а до этого военные передавали его с рук на руки с некими «актами приема-передачи». Подсудимый и адвокат просили вызвать в суд военных, которые задерживали Соколова, но ответа из СБУ до сих пор не поступило.
«Перспектива у моего суда печальная, — считает Соколов. — Казнить нельзя помиловать. И отпустить не могут, признав эти "улики" недопустимыми. И посадить законно быстро не получится — есть уже веские основания для отмены приговора по кассации. Обычно в таком случае прокурор предлагает судебное соглашение (угода), мол, признаю все обвинения взамен изменения статьи на более легкую и небольшой срок (иногда даже условный). По "закону Савченко" (принятые по инициативе Надежды Савченко поправки, которые приравнивают день в СИЗО за два дня в колонии — МЗ) я уже как раз отсидел почти три года. В СБУ весной 2015 мне тоже предалагали угоду и три года. Может и сейчас суд придет к этому, не знаю».
Одно из последних заседаний, на котором ему на два месяца продлили срок ареста, он описывает так: «Я и адвокат были, конечно, против. Я даже сказал, мол, одни преступники задержали, другие преступники незаконно продолжают держать в тюрьме. Судья нервно обиделся, принял в свой адрес слово "преступник". Я ответил, что это я не о нем, а о прокуроре (молодая, в модном костюме, вся в своем айфоне и на лабутенах). Она только нервно ухмыльнулась. На этом "суд" и завершился».
В заключении Андрей Соколов размышляет о том, что он не хотел бы воевать на Донбассе, потому что считает эту войну «вынужденной, антинародной». «Но я интернационалист и левый антифашист, — пишет он, — поэтому считаю своим долгом помочь тем украинским левым, кто попал под репрессии новых правых властей Украины. Ведь у них не было почти совсем опыта радикального сопротивления, гражданская война застала их врасплох, в отличие от украинских правых, которые долгие годы готовились к такому развитию событий. Левого сектора не состоялось. Нет "третьей силы", социальной. Только две: Запад (Украина) и Россия (ДЛНР). А ведь исторический опыт той же Украины в эпоху гражданской войны начала прошлого века говорит, что такая третья альтернатива всегда возможна (пример Махно). И что чем глубже экономический кризис, тем выше шансы такого пути борьбы. Вот в такой по-настоящему гражданской и социальной войне на Украине я бы хотел участвовать».