«Часто я слышал фразу: "У нас ментовская ОПГ"». Зачем московский предприниматель снял фильм и сделал квест о полицейском произволе в Железногорске‑Илимском

Я никогда не был общественным деятелем или правозащитником, всегда абстрагировался от политики, просто занимался своими делами и концентрировался на работе. Так было до тех пор, пока я не столкнулся с историей Татьяны Боркиной, жительницы небольшого иркутского города Железногорска-Илимского которую вывез в лес и трижды ударил ножом бывший возлюбленный Максим Климов. Об этой истории я узнал по одной простой причине — моя девушка Марина когда-то там жила, а сейчас там продолжает жить ее отец.

Марине — она юрист — позвонила мама Татьяны и попросила о помощи: рассказала, что полиция бездействует, а преступник на свободе и даже пытался в палату к Татьяне попасть зачем-то. Я сразу понял, что это беспредел, и предложил историю предать огласке в СМИ, попытаться во всяком случае. С журналистами у меня никогда особых отношений не было, хотя имелись какие-то контакты. Какое-то время я продюсировал блог своей мамы Ольги Киприяновны в инстаграме, и у меня было некоторое понимание того, как работает медиа, как делать и продвигать контент, который будет интересен людям.

Первое, что мы сделали — опубликовали [короткое интервью Татьяны Боркиной] у мамы в инстаграме. Я у нее спросил, не против ли она публикации этой истории, и она согласилась. К освещению этой истории подключились еще несколько достаточно крупных блогеров, которые освещали тему домашнего насилия. А параллельно я разослал информацию всем редакторам, контакты которых у меня были. Огласка получилось мощной, во многом потому что тут все совпало: обсуждение закона о домашнем насилии, история Тани Боркиной и плюс какие-то еще достаточно громкие инциденты, связанные с темой домашнего насилия.

Буквально на следующий день после того как мы выложили это видео, Марина, прилетевшая в Иркутскую область, пошла в Следственный комитет. Там ее встречает начальник СК и предлагает поговорить, хотя до этого перед ее носом закрывали дверь. Отношение правоохранительных органов изменилось молниеносно — все стали шелковыми. А начальник местного отдела полиции Александр Кузнецов звонил матери Татьяны и извинялся: мол, простите, он за всем уследить не может, и произошел конфуз, а сотрудников игнорировавших жалобы жертвы насилия, обещал наказать.

Насколько мне известно, Климов частично свою вину признал, говорил, что действительно вывозил Татьяну в лес, но утверждает, что не хотел ее убивать. Понятно, что он хочет скостить себе наказание, потому что это две принципиально разные статьи — попытка убийства и нанесение тяжких телесных. По мне очевидна попытка убийства, потому что Климов наносил три ножевых удара в область сердца. Суд, конечно, будет решать, и я надеюсь, он будет справедлив.

Татьяна Боркина идет на поправку, думает о возвращении на работу в ближайшее время. Когда ее привезли на передачу «Пусть говорят», там попросили помощи пластического хирурга, он бесплатно согласился ей помочь, потому что после нападения у Татьяны остались сильные шрамы на груди. Для меня это чудо, я не понимаю, как она выжила и довольно быстро пришла в себя.

«Мы поняли, что надо ехать и снимать этих людей»

После случая с Таней Боркиной произошло следующее. Жители Железногорска поняли, что Тане кто-то помогает, и начали ей писать с просьбами о помощи. Есть группа во «ВКонтакте» «Сплетни Железногорск-Илимский», так вот в этом паблике по сути состоит весь город. Когда произошла история с Таней, там вся информация была опубликована. Стали комментировать и рассказывать о своих проблемах при столкновении с полицией. Таня состыковала нас с теми людьми, которые писали ей напрямую. И мы с ними начали общаться. Часть случаев, конечно, были, ну, такие банальные, типа украли телефон, полиция бездействует — хотя это тоже нарушение, но не такое существенное по сравнению с другими делами.

А потом пришло несколько историй, от которых у нас волосы дыбом стали. Мы поняли, что надо помочь, пока у нас было желание и запал. Начали мы со следующего: предварительно записали истории людей на диктофон во время телефонных бесед. Потом на основании этих записей я сформировал сетку событий и записал каждый рассказ письменно. Эти истории мы отправили через сайт обращений президенту, правда, не знаем, насколько это эффективно и будет ли какой-то результат.

Когда я эти записи прослушивал, мне настолько стало не по себе, настолько неприятно от того, что в нашей стране происходит такое, чего не должно быть. Я говорю Марине, что эти истории надо выводить в публичную плоскость, потому что даже если президент вдруг поручит провести проверку, все замнут. Надо ехать снимать этих людей.

Хотя сначала мы пробовали как-то организовать, чтобы они сами себя записали на видео. Но Железногорск-Илимский — это город, который живет в девяностых. У людей нет смартфонов с нормальными камерами, у них нет понимания, куда загружать видео, если они его снимут. В общем, там это было очень сложно. Найти человека, который снимает, тоже не вышло. Мы поняли, что время терять нельзя и надо ехать. Марина говорила, что опасно ехать из-за шума после случая Тани Боркиной, мало ли чего. Но я все же решился съездить туда на один день. Думаю, утром приеду, вечером уеду.

5 декабря в час ночи я вылетел из Москвы в Иркутск. Там взял машину в аренду, восемь часов ехал до Братска, сделал остановку и от Братска еще четыре часа ехал до Железногорска-Илимского. 6 декабря утром я был в городе.

Первым человеком, с которым я встретился, была Чернигина Лидия Ивановна. Ее история оказалась самой длинной, самой нетривиальной и самой жесткой. По сути, Лидия Ивановна побудила меня во все это влезть, ее история меня сильно тронула.

Лидия Ивановна — пенсионерка, ровесница моей мамы, ей 66 лет. Последние девять лет она пытается добиться наказания для людей, которые, как она считает, недостаточно тщательно расследовали гибель ее дочери Нади. В феврале 2010 года ее нашли мертвой в сгоревшей даче в поселке Медвежий. По делу о гибели осудили ее сожителя Алексея Комарова. Его приговорили к 1 году и 11 месяцам колонии поселения за причинение смерти по неосторожности и оставление человека в опасности. Лидия Ивановна считает, что он убил ее дочь, а потом вывез на дачу и поджег дом, чтобы скрыть следы преступления, но картина у следствия была другой: Комаров действительно избил Надежду, а потом увез ее на дачу, которая загорелась из-за непотушенной сигареты. А в 2018-м году Комаров убил девятилетнюю девочку из Братска. Ему дали 20 лет колонии.

Лидия Ивановна считает, что Комаров избежал сурового наказания за гибель ее дочери из-за коррумпированности и халатности полицейских. А если бы расследование гибели Нади было более тщательным, то Комаров бы не убил девочку, потому что к тому моменту бы еще сидел. У Лидии Ивановны отняли дочь, и она говорит, что жизнь ее в тот момент оборвалась. Она одна в одиночку воюет против огромной системы, ей угрожали, били окна, прокурор говорил, чтобы она не лезла в это дело. Лидия Ивановна добивается того, чтобы уголовное дело завели на сотрудников правоохранительных органов, которые причастны к расследованию смерти ее дочери. С ней я общался около трех часов и понял, что она прошла девять лет ада, и ад этот продолжается до сих пор.

Для меня истории людей из Железногорска стали приоритетом. В первую очередь, я занимаюсь сейчас этим вопросом, работа ушла на второй план. Если я берусь за что-то, то фокусируюсь и стараюсь довести дело до конца, проигрывать я не привык. И дело даже не в том, что я выиграю, когда полицейских осудят — я выиграю, когда будет проведена тщательная компетентная проверка. Если по ее результатам скажут: друзья, там все чисто, то тогда ладно. Но проверка должна быть, я, правда, не думаю, что во время проверки ничего не всплывет.

Когда они погрузятся в ту жуть, то увидят, что такого не бывает. Не бывает, что сотрудники [правоохранительных органов] не виноваты, когда происходит что-то такое ужасное. Чудес не бывает. И ладно бы одна история, но их масса.

«Там творится реальная жесть»

Например, история семьи Атабоевых, Юлии и Акмала. В ноябре прошлого года супружеская пара отдыхала в кафе с друзьями «Юность». Там же отдыхали начальник отдела полиции Александр Кузнецов, сотрудник ФСБ Ухов, сотрудник ДПС Панин, который вроде бы является племянником Кузнецова, и еще судебный пристав.

В какой-то момент Кузнецов подошел к столу, где сидели Акмал, Юля и их друзья. Полицейский не хотел платить по счету и стал требовать, чтобы Акмал позвал владельца кафе. Родственник Акмала действительно когда-то был хозяином в кафе, но на тот момент местом владел другой человек.

Кузнецов схватил Акмала за шею и вытащил его на улицу. В этот момент на улицу вышли друзья Кузнецова, началась потасовка. Акмала пытались повалить на землю, а его жена Юля пыталась всех разнять. Было огромное количество свидетелей. До этого Кузнецов вызвал полицейских со словами: «Все наряды сюда».

Спустя какое-то время Акмал вернулся в зал за курткой, и там на него напали Кузнецов и его приятели. Приехавший наряд полиции открыл стрельбу в воздух. Юлю, Акмала, их друзей скрутили как преступников закинули в полицейскую машину и увезли в отделение. Вторую сторону конфликта не тронули. А один из сотрудников ППС вернулся в кафе и пытался скрутить видеокамеру, которая фиксировала все происходящее в кафе, но не смог это сделать. В итоге у Акмала сотрясение [мозга] и сломанный нос. Семейную пару в итоге посадили в камеры. Кузнецов дал указание подчиненным под любым предлогом держать Юлю, Акмала и их друзей в отделе полиции. А на следующий день они обратились в Следственный комитет и сняли на мобильный телефон запись инцидента с камер.

Но в Следственном комитете в итоге отказались возбуждать [уголовное] дело. Акмал и Юля рассказывают, что к ним подходили какие-то незнакомые люди, которые говорили, что не надо лезть в это дело, а Кузнецов — страшный человек, и им будет плохо. Их друзья, которые были свидетелям инцидента, впоследствии отказались от своих показаний. К ним посреди ночи стали приходить сотрудники полиции, долбить в дверь, якобы с какой-то проверкой, по какой-то краже ноутбука, в общем, по выдуманной какой-то истории. А потом они вовсе перестали с Юлей и Акмалом общаться, сменили номера телефонов, перестали отвечать на звонки. Просто так это не происходит. Это естественно мое мнение, которое отчасти совпадает с мнением семейной пары. Суд решит, естественно, но у нас есть все основания полагать, что угрозы были и были они по приказу начальника полиции. Акмалу, по его словам, в Следственном комитете угрожали, что привлекут за дачу ложных показаний, потому что на видео якобы нет момента, где его избивают. Видимо хотят, чтобы он написал отказ от претензий к Кузнецову.

Далеко не все люди, которые нам писали, готовы были потом на камеру свои истории рассказать, потому что они боятся. Они напрямую говорят: пока Александр Кузнецов — начальник ОВД, я ничего говорить не буду. Люди запуганы, им угрожали. У каждого второго из тех, кто нам написал, есть случай, когда правоохранительные органы вели себя незаконно.

Очень часто я слышал от жителей Железногорска-Илимского фразу: «У нас ментовская ОПГ», потому что начальник отдела полиции Кузнецов творит, что ему захочется. Его непосредственные подчиненные творят, что захочется, а Следственный комитет это все покрывает. По слухам, начальница следственного отдела по Нижнеилимскому району Ирина Исаканова — родственница жены Кузнецова. Если это действительно так, как она может непредвзято контролировать действия сотрудников полиции?

То есть, у людей из Железногорска происходит какая-то история, люди идут в полицию, полиция бездействует, Следственный комитет бездействует. Люди идут в прокуратуру, но и там на людей не обращают внимания. Люди в конце концов перестают бороться, у них свои проблемы, своя жизнь.

Мимо этих историй я пройти не смог, хотя раньше я за собой такого не наблюдал. Там творится реальная жесть. Жители говорят, что там убивают людей и не возбуждают уголовные дела, подставляют левых свидетелей. Там лютая жесть. Рассказывали и о пытках, но называть свои имена и публично об этом говорить боятся.

«Люди не понимают, что если они будут молчать, ничего не поменяется»

Информация приходила к нам постепенно, и на тот момент эти четыре истории, которые в итоге вошли в фильм, были самые жесткие из тех, что нам прислали. Есть, на самом деле, и жестче, но люди боятся о них говорить публично. Люди не понимают, что если они будут молчать, ничего не поменяется. Но когда они увидели снятый нами фильм, то стали склоняться к тому, чтобы тоже об этом рассказать.

Решение прилететь и выслушать истории жителей Железногорска-Илимского, предать их огласке — оно было больше мое, но я его обсуждал со своей девушкой. Я ей говорил: «Марин, мы вмешиваемся в ситуацию, при которой может произойти все, что угодно, ну просто, если эти люди действительно преступники, от них можно ожидать все, что угодно». Я понимал, во что влезал.

Мама, конечно, немного переживает. Говорит, конечно, ты людей защищаешь, но пострадать и ты можешь. Я говорю, мам, я до сих пор верю, что в нашей стране есть правосудие — и тот факт, что мы рассказываем, делаем это публично, не скрывая своих лиц, и будет нашей защитой. У меня есть надежда, что у нас в стране все же есть справедливость и право на защиту со стороны правоохранительных органов.

Следующий человек, с которым я общался — Иван Карнаухов. У него история следующая: его бывший знакомый нанес ему удар ножом в область живота, проткнул насквозь, попал в руку, которой он прикрывался, повредил локтевой нерв. Это все происходило при большом количестве свидетелей. Никто из этих свидетелей не допрошен, а в возбуждении дела отказали.

Почему так происходит, непонятно. Говорят, что у этого преступника есть друзья в полиции. Я не говорю, что это они делают так, чтобы дело о нападении на Ивана не заводили, но тут явно есть, над чем подумать. И, кстати, когда мы фильм выпустили, следователя поменяли, а дело сразу же возбудили. То есть по тем делам, по которым они могли быстро отреагировать, они отреагировали. А по делам, в которых полицейские сами замешаны — нет.

И четвертая история — это история отца моей девушки Марины. Ее отца сбил пьяный водитель, у него была раздроблена голень, сломано 14 ребер и сильное сотрясение. Уголовное дело до сих пор не завели. Я тут даже не думаю, что кто-то занес денег за этого водителя следствию, здесь банальная халатность, полицейским просто лень. Ну, сбили какого-то мужика, ну и что, жив остался и ладно. Ну, переломаны у него ноги, и что теперь.

От местных властей [на наши видео] никакой реакции нет, реагируют жители. Когда мы видео выложили, и когда оно попало в местный паблик, мы получили достаточно сильную поддержку от горожан. Писали, что да, вы делаете правильные вещи, вы молодцы, продолжайте и так далее. Со стороны администрации ничего не слышно, никакой реакции нет. Может, она была какой-то внутренней, но публично власти не высказывались.

Железногорск-Илимский — это маленький провинциальный городок, который построен вокруг одного комбината, где добывают руду. Там очень много снега и очень много солнца. Если бы там еще было так же пасмурно, как в Москве, мне кажется, люди бы суицидами заканчивали жизнь.

«В итоге я пришел к идее с онлайн-квестом»

В Железногорске я уложился в один день, так, чтобы никто меня в городе не видел. Не то чтобы я переживал сильно за свою безопасность, но мало ли чего, технику могли разбить, например. На следующий день, 6 декабря, я прилетел в Москву. Получилось 60-70 гигов материала. У меня есть знакомый, который занимается монтажом. Я его попросил смонтировать фильм до Нового года. Фильм у нас в итоге получился продолжительностью час тридцать. Естественно, мы могли сделать его гораздо лучше, гораздо правильнее, если бы потратили больше времени, но надо было быстрее.

Я думал, будем действовать по той схеме, что была с Татьяной Боркиной. Сначала у мамы разместим в инстаграме, потом я напишу знакомым блогерам, потом разошлю в СМИ и так далее. 13 декабря мы публикуем видео, я отправляю всем контактам всю необходимую информацию и и жду какой-то реакции. Ну и в итоге все начинают катать вату.

Блогеры, которые обещали дать информацию, начали придумывать какие-то глупые оправдания. Если бы напрямую мне говорили, что не будут размещать такую историю, у меня бы вопросов не было. К сожаление, ни от блогеров ни от СМИ реакции не последовало, кто-то сразу сказал, что это не их формат. Тысяч сто просмотров видео набрало в инстаграме, но этого, конечно, мало. Мы обращались к [президенту] Путину, [главе Следственного комитета] Бастрыкину, [министру внутренних дел] Колокольцеву. Нужно, чтобы до них дошло, и чтобы они взглянули на эту историю, но пока нам не удалось этого добиться.

На инстаграм моей мамы подписана Лиза Пескова. И я говорю маме, пиши Лизе. Мы ей написали, скинули этот фильм. Мы сказали, Лиз, что понимаем, что она не при делах, но, может, у нее найдется время посмотреть. Она достаточно быстро отреагировала и сказала: чем смогу, помогу, все поняла, пост вижу. Я вообще был удивлен, что она ответила. Не знаю, предпринимала ли она какие-то действия, но радует, что не осталась равнодушной.

Когда мы поняли, что СМИ нам помогать не хотят, я подумал, что мы как-то не так преподнесли этот материал. Начал думать, как лучше это сделать. Возможно, не стоило четыре истории объединять, а давать каждую по отдельности. Так я додумался до того, что круто было бы сделать игру. Прикинул, сколько времени это займет, сколько будет стоить и поняли, что даже на банальную игру уйдет пара месяцев.

В итоге я упрощал-упрощал и пришел к идее с онлайн-квестом. Нашел иллюстратора, мне нравится мрачный стиль его работ. За три дня он нарисовал иллюстрации, а я за день сделал сайт. На аренду техники, перелет, аренду машины, монтаж, иллюстрации — на это все ушло больше двухсот тысяч рублей. У меня есть эти деньги, я не говорю, что я суперуспешный человек, но такая возможность у меня есть.

Вопросы и сценарные ходы в квесте я придумал сам. Там квест построен таким образом, чтобы показать безысходность при любом выборе. Изначально такая цель и была. Кто-то критиковал, что это бред какой-то, потому что все заканчивается в любом случае плохо. Все как в реальной жизни. В маленьких городах правоохранительная система не работает. В Москве и Питере такого нет.

А нормальную правоохранительную систему человек себе сам создать не может, об этом должно позаботиться государство, это его прямая обязанность. Если спросить меня сейчас, как сделать так, чтобы правоохранительная система работала нормально, то я не знаю. Я не знаю, как сделать так, чтобы на местах полицейские вели себя по закону. Тут для начала нужно публично наказывать полицейских за их халатность и бездеятельность. Не то чтобы это достаточное условие, но точно необходимое.

Я всегда говорил, что люблю Россию. Да, есть проблемы, но мне здесь нравится. Но если после нашего фильма и огласки этих историй не будет никакой реакции, то, скорее всего, надо будет покидать страну. Не то чтобы я боюсь за свою жизнь, мне лично пока никто не угрожал, но для себя я сделал определенный вывод по поводу всего этого беспредела, о котором мне рассказали. Если власти обратят внимание, будут проверки и тщательные расследования тех случаев, о которых я узнал, если правосудие восторжествует, тогда я поверю, что у этой страны есть шанс на будущее.

Если этого не будет, если сейчас все замнут, скорее всего, я собираю вещи и уезжаю. Потому что я не хочу жить в такой стране. Я просто не вижу смысла здесь жить. Ведь завтра со мной может произойти то же самое, что с героями моего фильма и квеста.

Редактор: Егор Сковорода