«Угрожают поджечь. Жалуются, что окунают в толчок». Почему в Можайской воспитательной колонии взбунтовались подростки и как их теперь за это судят

«Это просто получилось спонтанно, понимаешь, да? Знаешь, да, кто-то что-то крикнул непонятное, и началось уже, — вспоминает один из заключенных Можайской воспитательной колонии для несовершеннолетних, попросивший не указывать его имени. — То, что было, это спровоцировали нас сотрудники колонии. [Воспитанника] Мамедова ударили ногой, и мы решили за него заступиться. Показали, что вот не стоит так делать, и получилось вот так».

Бунт начался вечером 21 февраля 2016 года в здании, где жили воспитанники первого и второго отряда, все они находились на облегченных условиях отбывания наказания — это значит, что подростки не имели взысканий, не нарушали режим и пользовались из-за этого льготами, например, большим, чем обычно, количеством свиданий; у них были выше шансы на условно-досрочное освобождение. Во всей колонии было не больше сотни воспитанников, в бунте приняли участие около 55 из них.

Около семи часов, после ужина, воспитанники вернулись из столовой в здание общежития. После этого по расписанию до 22 часов у них было свободное время, так что подростки разошлись по комнатам и занялись своими делами — кто-то сел читать книгу, кто-то гладил робу, а кто-то дремал на стуле. Примерно в половину восьмого в коридоре раздались крики — всех звали собраться в спортзале на втором этаже.

Большая часть допрошенных во время следствия подростков утверждает, что подниматься наверх они не стали. Лишь несколько человек рассказали, что в спортзале воспитанники стали обсуждать насилие со стороны сотрудников колонии. Согласно протоколам их допросов, на собрании было решено забаррикадироваться и «не пускать мусоров в отряд», несколько человек обмотали головы футболками, сделав из них скрывающие лица маски. Некоторые начали срывать бирки со своих роб и скандировать: «А! У! Е!». После крика «давайте, понеслась!» кто-то вышел из зала с грифом от штанги и заблокировал входную дверь общежития.

Подростки остались в здании одни — в тот момент, когда двадцатикилограммовый гриф упал на ручки двери, занимавший пост старшего воспитателя колонии Дмитрий Князьков был на улице, он следил, как двое воспитанников выбрасывают мусор. В 19:35, следует из показаний Князькова, он подошел к бараку и услышал звон бьющегося стекла. Обнаружив, что дверь заблокирована, он вызвал по рации коллег и позвонил начальнику Можайской колонии Олегу Меркурьеву.

Свет в бараке уже не горел — сотрудники отключили электричество. Из темных окон летели подушки, тлеющий матрас, ножки от стола, бумаги и стенды с правилами поведения в отряде.

Переговоры между воспитанниками и сотрудниками начались почти сразу. Помимо начальника колонии Меркурьева, которого бунтовщики видеть сперва не хотели, перед бараком собрались его заместитель Александр Чернавский, начальник управления ФСИН по Московской области Анатолий Тихомиров, воспитатель Князьков, прокурор Пальчик и двое священников, регулярно посещавших воспитанников колонии — отец Дмитрий и отец Даниил (последний занимает пост председателя отдела по тюремному служению московской епархии РПЦ).

Подпись

Часть их переговоров с воспитанниками оказалась записана на видеорегистраторы сотрудников ФСИН. В темноте и неразберихе сложно опознать, кто именно из сотрудников и воспитанников в какой момент говорит; видимо, по этой причине их имена не указываются в приложенной к материалам делам расшифровке. Из нее следует, что первым сформулированным требованием осужденных стал телефон для связи с родными:

Воспитанник. Либо телефон, либо я вены вскрою.

Сотрудник. Не будет телефона.

Воспитанник просовывает руку в оконный проем и режет вены.

Воспитанник. На, смотри, ***, смотри, епт.

Сотрудник. Если помрет, <нзрб>. Завяжите бинтом, ерундой не занимайтесь. Так, быстро, пацаны, объясните мне тезисно, чего вы хотите?

Воспитанник. Телефоны и нормального отношения к нам!

Во время переговоров подростки постоянно говорили о насилии в колонии, угрожали поджечь здание целиком и сгореть вместе с ним. На записи слышно, как сотрудники докладывают о ситуации по телефону. «Да, алло, слушаю. Угрожают поджечь. Жалуются, что окунают в толчок, этапы плохо принимают», — отвечает на звонок один. Другой говорит: «Олег Александрович, ну, они забаррикадировались, говорят: "Нас тут все ***** посылают, нас бьют"».

Воспитанник. ***** [зачем] на эмоциях этапы так встречать? За что я заслужил парашу, ответ? Ответ где? За что? Ответ! Где ответ, *****! Ответ! Сука, ***, завалю, ***** [к черту], только поднимитесь, ***. Отвечаю, сука, идите ***** [к черту] на компромисс, я вам базарю. Че вы хотите? Вот че вы хотите?

Сотрудник. Чтобы вы отряд не бомбили, успокоились.

Воспитанник. Ну пока я сказал, они не бомбят.

Сотрудник. Александр Викторович (Чернавский, замначальника колонии — МЗ) просит не делать глупостей. Подождите, *****, 15 минут, он доедет. 15 минут не ломайте отряд. Проблемы будут потом.

Воспитанник. Уже все сломано, следующая стадия — мы поджигаем здесь все.

Подростки, судя по расшифровке, больше всего жаловались на поведение надзирателей и воспитателей. Они кричали, что сотрудники их унижают, избивают, окунают головами в туалет, оскорбляют и «задевают за мать».

Сотрудник. Ребят, это плохо закончится.

Воспитанник. Нам ***** [плевать] на это.

Сотрудник. Это все равно должно чем-то закончиться.

Воспитанник. Ну вот, как мы позвоним, все это закончится.

Сотрудник. Вот вы устроили тут, чего вы хотите, в конце концов?

Воспитанник. Для начала, справедливости.

Сотрудник. Да блин, это все общие фразы. Напишите конкретно, че вы хотите конкретно, по пунктам.

Воспитанник. Чтобы нас не били, не унижали.

Наиболее емко претензии сформулировал один из воспитанников на второй час переговоров.

Сотрудник. Я тебе еще раз говорю, спустись сюда и мы с тобой переговорим, выясним все, почему это все произошло, потому что, может, до меня эту информацию не так довели.

Воспитанник. Я вам довожу информацию: менты ****** [оборзели]!

Сотрудники колонии, которые стояли под окнами, в свою очередь уговаривали воспитанников спуститься «поговорить», обещали, что никто не будет применять к ним физическую силу и предупреждали, что в противном случае приедут «эти дураки, сам понимаешь, три года сидишь, ничего хорошего не будет».

Воспитанник. Почему Денис Сергеевич (Давыдов, сотрудник колонии — МЗ) вызывает сегодня пацанов на беседу из-за того, что он разговаривает с мусорами ***** [плохо], хотя, ***** [черт], мусора вы, ***** [черт], ваши инспектора задевают за мать, ***** [к черту]. Да вас вообще, сука, резать за такие слова надо.

Сотрудник. Хорошо, пацаны, успокойтесь. Еще раз говорю, сейчас этим кипишем вопросы не решите, вы понимаете?

Воспитанник. А че нам делать?

Сотрудник. Да я тебе говорю, Вадик, ты же знаешь, что это старшее начальство все равно вас виноватыми сделает, не нас. Че вы херней занимаетесь? Сейчас приедем, разберемся с этой херней, вы че?

Уже в суде начальник колонии Олег Меркурьев рассказывал, что подростков пытались успокоить не только сотрудники учреждения, но и священники, которые даже провели молебен под окнами обесточенного барака. По словам Меркурьева, «некоторые осужденные во время молитвы даже показали голый зад».

— А кто это был? — поинтересовалась прокурор.

— Ну, по заду я не могу определить, кто это был. Но зад был, — задумчиво ответил Меркурьев и после паузы добавил. — И не один.

Переговоры с малолетними бунтовщиками продолжались всю ночь. Трое из них — Игорь Квартальнов, Владимир Далевич и Максим Румянцев — к утру по очереди спустились вниз, размотав со второго этажа пожарный шланг. К этому времени в колонию уже приехали матери Далевича, Румянцева и воспитанника Андрея Золотухина.

Пообщавшись с родственниками, подростки успокоились и стали разбирать баррикады. Бунт закончился около пяти часов утра, когда всех воспитанников собрали в спортзале и пересчитали, а девятерым порезавшим себя подросткам обработали раны.

Подпись

Жалобы воспитанников. «Я здесь закон»

23 февраля в колонию приехали члены ОНК Подмосковья. Поговорив с осужденными, они увезли с собой 23 жалобы на насилие со стороны сотрудников ФСИН.

«Этот лагерь — красный козлятник». Воспитанники Можайской колонии для несовершеннолетних объясняют, что довело их до отчаянной акции протеста

Большая часть жалоб связана с использованием надзирателями дубинок — подростки рассказали об избиениях за провинности и принятых в колонии игровых практиках. Так, время от времени они были вынуждены исполнять роль городков в одноименной игре, во время которой надзиратели «выбивали» их резиновыми «палицами». Сотрудник колонии по имени Денис Давыдов усовершенствовал игру «камень-ножницы-бумага» — проигравший получал от него удар дубинкой. Он же заставлял воспитанников учить обращенное к его тезке стихотворение Пушкина «Денису Давыдову», а тех, кто запинался или плохо декламировал строчки про «раздолье ухарских пиров» — бил дубинкой.

Сотрудник Владимир Бойков имел привычку бить дубинкой за любую провинность, например, за оторванную пуговицу, число ударов дубинкой он соотносил с днем календаря. «Если сегодня 23 число, то столько же ударов и следует», — вспоминал один из подростков.

Уже в суде бывший воспитанник Александр Клыков рассказывал, что сотрудники колонии постоянно издевались над подростками. «Ну, допустим, пол трешь, к тебе могли подойти либо пинка дать, либо плюнуть на тебя, либо по спине дать, либо по голове», — вспоминал он. По словам Клыкова, начальник колонии Меркурьев лично выводил провинившегося воспитанника перед двумя отрядами, снимал с него штаны с нижним бельем и порол ремнем.

К событиям 21 февраля, по его словам, привел инцидент с сотрудником колонии Сергеем Буренковым, который ударил воспитанника Намика Мамедова: «Там такой маленький мальчик был, и ему сотрудник саданул в спину с ноги, я сам это видел».

Один из непосредственных участников акции протеста тоже говорит, что до попытки бунта воспитанников довели сотрудники колонии: «В тот день, когда все случилось, сперва одного пацана избили, потом второго довели, и когда после первого случая мы ходили в дежурку, к ДПНК (дежурному помощнику начальника колонии — МЗ), тот сказал, что мы все уладим. Вечером еще одного избили».

По словам собеседника «Медиазоны», он тоже видел, как воспитатель ударил Намика Мамедова. Подросток говорит, что в тот день на втором этаже общежития воспитатель Сергей Буренков попросил заключенного Ильгиза Садекова «сделать походку попроще». «А Намик ему сказал: "Зачем вы так говорите, хороший парень, не надо так говорить". Из-за этого он взял его ногой ударил. Я это увидел, я подошел. Намик тоже там начал: "Что вы делаете, что вы руки распускаете?". Я ему говорю, есть закон. А он говорит в сторону: "Я здесь закон"».

После этого воспитанники попытались пожаловаться по телефону замначальника колонии Александру Чернавскому, однако тот посоветовал им успокоиться и пообещал приехать и лично «поотрывать головы» подросткам.

«И все, это стало последней каплей, — говорит воспитанник. — После чего все собрались, пообщались, ну и решили, вот в итоге получился бунт. Пришли к мнению, что всем это просто надоело и надо что-то делать».

Подпись

Следствие. «За дачу ложных показаний извеняюсь»

Уголовное дело о массовых беспорядков было возбуждено Следственным комитетом 11 марта 2016 года — через три недели после акции воспитанников. По первоначальной версии следствия, бунт в Можайской воспитательной колонии начался из-за того, что 55 малолетних заключенных из второго отряда решили таким образом ослабить режим и получить в свое распоряжение мобильные телефоны и сигареты. О жалобах воспитанников на насилие со стороны сотрудников СК упоминать не стал. Причиненный подростками ущерб оценили почти в 330 тысяч рублей.

15 марта члены ОНК по просьбе начальника колонии Олега Меркурьева вернулись в Можайскую колонию вновь — 18 подростков отказались от своих рассказов про издевательства и извинились перед сотрудниками ФСИН. В части новых заявлений подростки писали, что первые жалобы их под угрозой физического насилия якобы вынудили написать осужденные Игорь Квартальнов и Владимир Далевич.

«И пришлось писать и они говорили что их (сотрудников колонии — МЗ) уволят за это, и без них можно будет расслабить режим», — писали подростки и добавляли: «За дачу ложных показаний искренне извеняюсь и впредь такого не повториться» (пунктуация и орфография авторов сохранены).

Двое воспитанников также написали жалобы на членов подмосковной ОНК Алексея Павлюченкова и Эдуарда Рудыка, которые распространили в прессе содержание жалоб на издевательства в колонии и написали заявление на имя генерального прокурора Юрия Чайки.

Ко второму приезду членов ОНК ни Квартальнова, ни Далевича, ни шести других воспитанников, которые в итоге станут обвиняемыми по делу о массовых беспорядках, уже не было в колонии. В начале марта их без объяснения причин распределили по разным СИЗО Подмосковья. Даже личные вещи подростков так и остались в Можайской колонии.

Один из обвиняемых подростков рассказывает, что воспитанники отказались от своих слов под давлением сотрудников и других осужденных, пользовавшихся авторитетом у подростков; их также заставили дать показания на обвиняемых. «Всех позвали, сказали, что сейчас приедет проверка, приедет ОНК и вы должны так и так сказать. Либо на вас всех дальше будет возбуждено уголовное дело. Вы скажете, что они вас заставили, потом дадите на них какие-то показания, и все будет хорошо, вы пойдете как свидетели. Кому надо будет УДО — все будет хорошо», — утверждает он.

Адвокат Ирина Бирюкова, раньше представлявшая интересы одного из рассказавших об избиениях подростков, говорит, что Следственный комитет отказался возбуждать в отношении сотрудников дело о превышении полномочий (статья 286 УК). Отказы обжаловались в суде и впоследствии отменялись. По словам адвоката, СК отказывался возбуждать дело три раза, один из обвиняемых утверждает, что всего отказов было пять, последний — в августе 2017 года.

Подпись

Обвинения. «Должен быть организатор»

Изначально Следственный комитет обвинил восьмерых подростков в участии в массовых беспорядках, некоторых — еще и в призывах к ним. Однако в ноябре 2017 года Максиму Ершову — единственному, кому на момент событий уже исполнилось 18 лет — переквалифицировали обвинение с участия на организацию массовых беспорядках (от 8 до 15 лет лишения свободы). За несколько дней до событий в Можайской колонии суд отказал Ершову в условно-досрочном освобождении — по версии следствия, заключенный решил, что это произошло из-за недостаточной помощи со стороны администрации колонии, и организовал бунт.

При этом в материалах дела указано, что Ершов в воспитательной колонии снял все дисциплинарные взыскания, содержался на облегченных условиях отбывания наказания, активно участвовал в жизни отряда и пользовался уважением со стороны осужденных, «которые впоследствии выражали солидарность в несправедливости судебного решения» об отказе в УДО.

Кого обвиняют по делу Можайской воспитательной колонии

Максим Ершов — 21 год, родился в Костромской области, часть 1 статьи 212 УК (организация массовых беспорядков). Следствие называет Ершова зачинщиком бунта, который он якобы спровоцировал, когда суд отказал ему в УДО.

Владимир Далевич — 20 лет, родился в Москве, части 2 и 3 статьи 212 УК (призывы к массовым беспорядкам и участие в них).

Игорь Квартальнов — 20 лет, родился в Москве, части 2 и 3 статьи 212 УК (призывы к массовым беспорядкам и участие в них).

Олег Белендрясов — 20 лет, родился в Тверской области, части 2 и 3 статьи 212 УК (призывы к массовым беспорядкам и участие в них).

Михаил Вишняков — 20 лет, родился в Костромской области, части 2 и 3 статьи 212 УК (призывы к массовым беспорядкам и участие в них).

Максим Румянцев — 20 лет, родился в Москве, часть 2 статьи 212 УК (участие в массовых беспорядках).

Дмитрий Сизоненко — 20 лет, родился в Новом Уренгое, часть 2 статьи 212 УК (участие в массовых беспорядках).

Александр Дорожкин — 19 лет, родился в Московской области, часть 2 статьи 212 УК (участие в массовых беспорядках).

За организацию массовых беспорядков грозит наказание от восьми до 15 лет колонии, за участие в беспорядках — от трех до восьми лет, за призывы к ним — до двух лет лишения свободы. При этом призывы к массовым беспорядкам относятся к категории преступлений небольшой тяжести, срок давности по ним составляет два года с момента преступления — и он уже истек в феврале 2018 года.

Как утверждает следствие, сначала под воздействием Ершова двое других заключенных — Игорь Квартальнов и Владимир Далевич — заставили двоих воспитанников — Намика Мамедова и Алексея Михальцова — «нарушать режим содержания на глазах у администрации учреждения с целью провокации»; сотрудник дежурной смены Денис Давыдов — тот самый, который, по словам подростков, бил их за стихи Пушкина — на провокацию не поддался и провел с Михальцовым и Мамедовым профилактическую беседу, «при этом физическая сила или специальные средства не применялись».

По мнению одного из обвиняемых подростков, следствие переквалифицировало Ершову обвинение, поскольку в деле о массовых беспорядках должны быть не только участники, но и организатор. Он утверждает, что ему об этом рассказал сам следователь: «Он мне документы показывает и говорит, у Ершова часть первая. Я говорю: "Как так?". Он мне объясняет, что это [руководитель следственной группы Глеб] Пережогин решил попробовать, получится — не получится. Если прокуратура пропустит, значит все, у него будет организация. Потому что у них по логике не достает у следствия, вроде все участники, массовые беспорядки — должен быть организатор. Вот он сделал Ершова. Якобы есть мотив из-за УДО, во-вторых, он самый старший, удобно очень. Он решил попробовать, и прокуратура пропустила».

По словам обвиняемого, воспитанник Ершов не принимал никакого особенного участия в бунте, потому что ему было «все равно». Начальник колонии Олег Меркурьев в суде говорил, что видел Ершова во время бунта всего один раз — тот промелькнул в окне и на вопрос начальника, в чем причина беспорядков, ответил: «Да так получилось». Замначальник колонии Александр Чернавский в суде говорил, об «отчаянии» Ершова и «отчаянии» других заключенных после отказа в УДО. На вопрос самого Ершова о том, считает ли он его организатором беспорядков, Меркурьев ответил отрицательно.

Подпись

Суд. «Придумай историю получше»

Уголовное дело Московский областной суд начал рассматривать 14 февраля, спустя два года после событий в Можайской воспитательной колонии. Процесс ведут трое судей: Екатерина Кудрявцева, Надежда Акимушкина и Владимир Семешин.

В обвинении не осталось ни слова о насилии со стороны сотрудников колонии — причиной бунта названо недовольство заключенного Максима Ершова и поддержавших его воспитанников отказом в УДО. В суде вызванные гособвинителем свидетели говорили о том, что отношения между осужденными и сотрудниками колонии были нормальными и никаких конфликтов или избиений они не видели.

О насилии со стороны сотрудников ФСИН рассказал в суде только Александр Клыков, который провел в Можайской воспитательной колонии два года и освободился через месяц после бунта. По его словам, все произошло «спонтанно», потому что «у всех сдали нервы». Клыков вспоминал в суде, что до той ночи сотрудники колонии годами издевались над заключенными, а в незадолго до бунта унижения и оскорбления участились и усилились.

— Какие отношения у вас сложились с работниками колонии, руководством колонии? — спрашивала его прокурор Кузнецова.

— Плохие.

— В связи с чем?

— Ну, как только я приехал, там сразу был «очень теплый прием». Когда они принимали, дубинками били, гуськом заставляли идти до вахты.

— С чьей стороны были подобные действия? Вы о ком сейчас рассказываете? — вмешалась судья.

— ДПНК, заместитель ДПНК.

— Сотрудники?

— Да.

— А вы жалобы писали?

— Нет, жалобы не могли написать, из-за того, что и начальство, и заместитель начальства предупреждали, и сотрудники предупреждали, что будет еще хуже.

По словам бывшего воспитанника Клыкова, его трижды вызывали на допрос к следователю Вадиму Елисееву. На первый — в статусе подозреваемого — он пришел с адвокатом и рассказал об издевательствах в колонии. Два других раза, утверждал молодой человек, он взял 51-ю статью, но подписал какие-то листки бумаги.

В показаниях, которые вошли в обвинительное заключение и приписываются Клыкову, говорится, что между сотрудниками колонии и осужденными не было никаких конфликтов, а обвиняемые подростки названы зачинщиками и активными участниками бунта. В суде молодой человек заверил, что такого он не говорил, а под протоколами с этими показаниями стоит чужая подпись. Во время заседания Клыков рассказал и о давлении со стороны следователя и прокурора.

— А прокурор к вам подходил до процесса? — уточнила у подростка адвокат.

— Да, я когда в первый раз приехал, я когда на метро еще ехал, мне позвонил этот [следователь] Елисеев, спросил: «Ну че, ты где? Тебя что, искать оперов вызывать? Сейчас тебя все равно найдем». Я говорю: «Я еду на суд». Он, а, ты уже едешь, успей. Все, давай ехай туда, и сбрасывает. Через какое-то время мне звонит прокурор. Звонит мне прокурор говорит, где ты есть? Я говорю, что еду. Он говорит, давай щас, как подъедешь, позвонишь, я тебя встречу. Я подъезжаю, звоню. Он говорит, не, давай я тебя встречать не буду, чтобы нас никто из адвокатов не видел, заходи, поднимайся на третий или шестой этаж, не помню. По-моему, на шестой. Поднимайся и подходи ко мне, я тебя встречу уже там в холле. Я говорю, хорошо. Пришел, она меня встретила, мы зашли в какой-то кабинет, она меня начала спрашивать, я все вопросы сам рассказал, она говорит типа «придумай историю получше».

— Это вот этот гособвинитель?

— Да.

— Присутствующий на судебном заседании?

— Да. Придумай историю получше…

— Замечательно.

— Ну, вы придумали историю получше?

— Нет.

Пока шло расследование, уже все восемь обвиняемых, а не только Максим Ершов, достигли совершеннолетия. В Можайской воспитательной колонии они оказались по обвинениям в кражах, грабеже, угоне автомобиля и причинении тяжкого вреда здоровью. Если бы не уголовное дело о массовых беспорядках, в 2018 году они уже вышли бы на свободу.

Замначальника колонии Александр Чернавский во время заседания сетовал, что все подростки были на хорошем счету и получали поощрения, он постоянно говорил об их «трудной судьбе». В зале суда во время рассмотрения дела о бунте не было ни одного близкого родственника обвиняемых.

«С воспитательными колониями все очень плохо»

С 2006 по 2017 год количество воспитательных колоний в России сократилось с 62 до 23, следует из ответа ФСИН на запрос «Медиазоны». Это связано с сокращением числа заключенных: если в 2006 году их было свыше 13 тысяч, то в 2017 году — меньше полутора тысяч. Ведомство подчеркивает, что это связано с гуманизацией законов и судебной практики по отношению к несовершеннолетним.

Беспорядки, массовое членовредительство или массовое неподчинение сотрудникам ФСИН происходили как минимум в 14 колониях, следует из изученных «Медиазоной» сообщений СМИ за последние годы. ФСИН не ответила на вопрос о том, ведет ли ведомство статистику таких случаев и статистику уголовных дел о превышении должностных полномочий сотрудниками колоний.

Как правило, следствие квалифицирует бунты в колониях по трем основным статьям — помимо массовых беспорядков, это может быть статья о дезорганизации деятельности учреждений, обеспечивающих изоляцию от общества (321 УК; максимальное наказание — до 12 лет лишения свободы в случае, если деяние совершено группой, либо с применением насилия, опасного для жизни), либо статья об умышленной порче имущества (167 УК, до пяти лет лишения свободы, если деяние совершено из хулиганских побуждений). По статьям 212 и 321 УК были осуждены 23 воспитанника Ангарской воспитательной колонии, которые устроили бунт в марте 2015 года. По версии следствия, беспорядки произошли из-за того, что воспитанники не пожелали встать на путь исправления, правозащитники же рассказывали о том, что они подвергались издевательствам со стороны сверстников, которые сотрудничали с администрацией.

В Белореченской воспитательной колонии в 2010 году бунт случился после того, как надзиратели избили воспитанника дубинками перед строем. В ответ на это около 70 человек погромили столовую, медчасть и общежитие. Тогда СК возбудил сразу два уголовных дела — о массовых беспорядках (статья 212 УК) против воспитанников и о превышении полномочий (статья 286 УК) против двоих сотрудников ФСИН. Последних приговорили к условному наказанию, в то время как 17 участников погрома получили от полутора до трех лет реального срока. В 2016 году в той же колонии спецназовцы ФСИН насмерть забили подростка; по этому делу осудили десятерых сотрудников на сроки от 2,5 до 11 лет.

В случае, если бунт в колонии не сочли массовыми беспорядками, его участники, как правило, получают меньшие сроки. Так, восемь воспитанников Бобровской воспитательной колонии, которые так же, как и подростки из Можайской колонии, в августе 2015 года забаррикадировались внутри общежития, выбрасывали в окна мебель и ломали предметы быта, получили от шести месяцев до года колонии по статье о порче имущества. Адвокаты воспитанников Можайской колонии апеллировали к этому случаю и просили суд переквалифицировать обвинения своим подзащитным, но им было отказано.

Подпись

«С воспитательными колониями все очень плохо еще с советских времен, так было заведено. Несовершеннолетними проще управлять, чем взрослыми, проще запугивать, проще давить», — объясняет бывший член ОНК по Московской области Алексей Павлюченков.

По его мнению, воспитательные колонии могут иметь красивый фасад, за которым скрывается нарушение прав воспитанников — как со стороны сотрудников ФСИН, так и со стороны активистов, которые сотрудничают с администрацией. Бывший воспитанник Икшанской колонии, отбывавший наказание в 1998–1999 годах рассказывал «Медиазоне», что сотрудники колонии давали приказания «буграм», которые, в свою очередь, «устраивали беспредел».

«В большинстве случаев люди, пережившие насилие, возвращаются в тюрьмы, они забывают, что живут среди нас. Те, кому удается устоять, выходят очень озлобленными, с воровской идеей, что полиция — враги, плохие люди, что те, кто не прошел через тот же ад, что и они, не люди», — считает правозащитник Павлюченков. Об этом же говорил «Медузе» один из бывших заключенных воспитательной колонии: «У меня настолько просто крышу снесло, что я на свободе ходил и никого, ничего не боялся, я себя считал бессмертным, вот реально, потому что я выжил после этого всего».

«Вы будете удивлены вниманием и заботой»

Управление ФСИН по Московской области позиционирует Можайскую воспитательную колонию для несовершеннолетних как образцовую. В 2011 году ведомство обещало реформировать ее и сделать первым в России воспитательным центром; сюда на экскурсию регулярно привозят иностранные делегации, которые, по заверениям пресс-службы, всегда остаются довольны.

«С ними нужно беседовать». Бывший оперативник Белореченской воспитательной колонии — об А.У.Е.-субкультуре и назревшей реформе учреждений для несовершеннолетних

О прекрасных условиях в колонии даже выпустили небольшую книгу «Едем на Можай». «Приехав в Можайскую ВК, вы будете приятно удивлены вниманием и заботой со стороны сотрудников учреждения», — пишет в книге один из воспитателей колонии. «Когда приезжаешь, бьют дубинками, гуськом идешь до вахты. Если не вытрешь за собой, могут либо опустить в туалет, либо описать», — рассказывал в суде побывавший там подросток Клыков.

Поскольку Можайская колония считалась образцово-показательной, там за все нарушения правил воспитанников наказывали неофициально, чтобы не терять показатели, объясняет «Медиазоне» один из участников событий 21 февраля.

«В лагере за любое нарушение должны писать рапорта, либо сажать на кичу (в ШИЗО — МЗ), либо в СУС (на строгие условия содержания — МЗ), но [в Можайской колонии] туда не отправляли никого, потому что лагерь считался показательным, а если в СУСе или на киче [кто-то есть], то значит, люди нарушают режим, и значит, лагерь уже не образцово показательный. А сотрудники делали вид, что у них образцово показательный лагерь, все хорошо и за любое абсолютно нарушение режима просто физически наказывали», — говорит он.

По словам обвиняемого подростка, на скамье подсудимых оказались те восемь человек, которые не стали договариваться с сотрудниками колонии и пошли до конца в своем желании наказать виновных и прекратить издевательства: «Начальник приходил разговаривать, и он видел, кто как настроен. То, что мы настроены были до конца довести это дело, чтобы сотрудники получили по заслугам, по закону. Он это видел прекрасно, что мы с ним не хотели идти на компромиссы. Мы говорили в открытую, да, мы будем писать эти жалобы, будем писать в прокуратуру. Нас будут судить за массовые беспорядки — пусть судят. Но вы тоже за свое будете отвечать, потому что вы до этого довели».

Следственный комитет провел проверку жалоб воспитанников на насилие со стороны сотрудников колонии, однако не нашел оснований для возбуждения уголовного дела. Некоторые воспитатели получили дисциплинарные взыскания, однако почти все фигурировавшие в жалобах сотрудники по-прежнему работают на своих местах.

Редактор: Егор Сковорода