Азбука Цыркуна. «Русскую весну» придумали спецслужбы, доктор Джекил и мистер Хайд и раскаяние, лишняя голова, Бутырка: в среднем три трупа в неделю

Бывший заместитель прокурора Тверского района Москвы Сергей Цыркун был уволен из органов прокуратуры в декабре 2004 года: он выступал гособвинителем по делу о захвате здания Минздрава активистами НБП (спустя три года партия была признана экстремистской и запрещена), у входа в суд столкнулся с родителями обвиняемых и в завязавшейся перепалке выкрикнул: «Ненавижу вас, большевики проклятые!». Руководство сочло поступок Цыркуна порочащим звание прокурорского работника; он в ответ говорил, что и сам не остался бы на службе, потому что правосудие в современной России превратилось в «конвейер», а «в московских судах практически не выносится оправдательных приговоров». После увольнения экс-прокурор начал писать и выпустил уже три книги: «Кровавые ночи 1937 года», «Сталин против Лубянки» и «Сверхсекретная история Большого террора».

Р

Регионы. Где-то китайские контрабандисты, где-то открытая граница с Казахстаном, где-то при выезде на место происшествия всю группу вооружают автоматами Калашникова. Где-то для того, чтобы съездить на место преступления и описать труп, надо ждать навигации или вертолет вызывать. За Полярным кругом не выключают двигатель, и может кончиться бензин. Петербург имеет свою специфику, Москва — свою. Когда провинциала назначают на руководящую должность в Москву, у них принято приходить с идеей, что в столице одни дураки и бездельники, а он научит всех работать. Это же верно и наоборот, когда человек из мегаполиса оказывается в провинции.

РОД. Я встречался с людьми из РОДа после того, как Наталья Холмогорова ездила в колонию к этой гречанке, Хасис ее фамилия, и общалась с ней. Наталья потом рассказывала среди своих про эту историю. Причем я не скрывал от них, что я друг и сокурсник Станислава [Маркелова]. Я сотрудничал с Холмогоровой на протяжении нескольких лет.

Глава правозащитного центра «РОД» Наталья Холмогорова известна как организатор кампаний в поддержку предполагаемых жертв «этнической преступности», русских националистов и участников межэтнических столкновений. Холмогорова считает недоказанной вину неонацистов Никиты Тихонова и Евгении Хасис, осужденных за убийство адвоката Станислава Маркелова и журналистки Анастасии Бабуровой.

Так получилось, что после крымских событий наши взгляды разошлись. Мне не нравится отношение РОДа к данному конфликту. Когда начались все эти столкновения — сначала мордобои, потом замелькал огнестрел, потом стали людей убивать — РОД все это воспринимал позитивно. В их представлении это «русская весна» и так далее. Я своих взглядов никогда не скрывал: я считал это спецоперацией спецслужб.

«Русский марш». В последний раз не был, до этого ходил. Но с «Русским маршем» произошла удивительная вещь: стихийно из него выперли всех прокремлевских националистов типа Крылова и Просвирнина. В последнее время там участвуют только непримиримые, настоящие русские националисты. Есть радикальные, есть умеренные, но настоящие. Я не вчера родился и знаю методику агентурной работы. Я уверен, и там полно агентов и провокаторов. Это, кстати, одна из причин, почему я туда не хожу. Пользы своим приходом я не принесу, а становиться на учет как какой-то там элемент мне не хочется. У меня дети-допризывники. Человек с семьей уязвим. Отправят их служить через год, через два туда, где что-то типа «ингуши — сила». В Дагестан. А это хуже каторги, лучше бы меня в тюрьму, честное слово. Поэтому я не могу участвовать в антиправительственных мероприятиях полноценно.

С

СИЗО. Попавший под стражу вообще становится беззащитен. Например, его можно просто убить. Я удивился недавно делу, когда начальника космического зарезали в СИЗО. Я удивился, что ножом. Обычно делают не так. Нож в камере — это косяк для исполнительной системы. Обычно либо «повесился», либо «упал». Весь в телесных повреждениях.

На моей территории находился один из двух крупнейших изоляторов — Бутырка. Второй — Матросская тишина. А в Бутырке тогда народу сидело полно. В среднем, скажу, трупа три было в неделю. Сердечная недостаточность, покончил с собой, несчастный случай. У меня была следовательша одна, которой я все материалы такие отписывал. Специалист по Бутырке. Все материалы были отказные, ничего не докажешь.

Один раз возбудили уголовное дело. Там ситуация была следующая: один парень по небольшому преступлению находился под подпиской о невыезде. А он был, видимо, алкоголик — он приходил на заседание суда заметно выпимши. Судье надоело, и она его закрыла. Его привезли и в тот же день убили в изоляторе. Убили два сокамерника, которые сказали: «Да, это мы его убили. Только нас нельзя судить, потому что мы уже признаны невменяемыми по своим делам». Его посадили в психическую камеру и забили насмерть!

Дело мы, конечно, возбудили. Ко мне приходила его мать в слезах. Мне было так неудобно перед ней, что мы не можем это дело в суд направить даже. Я ей стал объяснять: понимаете, во-первых, мы не докажем, что это они, как ни парадоксально. Они говорят: это мы, но вы нам не верьте, потому что в заключении экспертизы сказано, что мы не можем давать показания. Мы психи. Во-вторых, если все равно направлено дело в суд, то что с ними сделают? Отправят на принудительное лечение. Так уже есть решение о принудлечении. Один направлен в Смоленскую область, другой в Московскую. И факт еще одного уголовного дела не изменит вообще ничего. В итоге мы по этому делу обвинения никому не предъявляли. Дело приостановили за неустановлением лица, совершившего преступление. Но это было единственное дело при мне по факту убийства в Бутырке.

Старые дела. Старые дела, они почти всегда раскрываются случайно. Это очень-очень редкий случай, когда берешь старое дело — а тут чуть не дожали, чуть не доработали. У меня такое было однажды. Был человек, как доктор Джекил и мистер Хайд. Был добропорядочным и законопослушным, по ночам с ним что-то случалось. Он выпивал бутылку водки, шел по улице и первую встречную женщину насиловал. Одна из потерпевших была 1927 года рождения, другая была церковнослужащая, она свечки в церкви продавала. То есть ему было все равно, кто перед ним. А потом он у жертв похищал сапоги и как трофеи уносил домой. У него дома была коллекция сапог. Когда к нему пришли с обыском, сестра сказала, что сапоги ее. Взять сотрудниц-женщин с собой не догадались. А мужчины даже не догадались примерить сапоги. Благодаря этому он тогда вывернулся.

Дело лежало в архиве четыре года, случайно оно мне попалось. Парня я этого нашел. Но он перестал насильничать. Перестал водку пить, а в трезвом виде у него такие наклонности не проявлялись. Провели психиатрическую экспертизу. Судья посоветовал ему больше не пить и выписал условный срок. Прошло много лет, в течение которых он ничего плохого не совершал, утратил опасность для общества. Я его не арестовывал по той же причине — не хотел брать грех на душу. Он явился, честно все рассказал, когда я его слегка прищучил. Он говорит: я тогда хотел вывернуться, а сейчас судите, как хотите. Повинную голову меч не сечет.

Статистика. Вообще, если человек умер в тюрьме, для следователя это не здорово. Не довел дело до суда. В статистику шли дела, направленные в суд. Прекращенное дело считалось брак в работе, работа на корзину. Была даже статистика прекращенных дел, и считалось — так, неофициально — что прекращать можно не более 20% уголовных дел. Вот закончил пять дел, в суд направил, одно можешь прекратить. Но вообще старались не прекращать. Вот умрет кто-нибудь — придется прекратить за смертью. Срок давности истечет — опять придется прекратить. Поэтому все, что можно, направляли в суд. А там судья пусть решает. Если судья дело прекратит — это нам не будет в минус.

Бывало даже, что людей, которые попадают под очередную амнистию, уговаривали писать заявления: «Я являюсь убежденным преступником и прошу амнистию ко мне не применять». Потому что без согласия человека прекратить дело нельзя. Дело направляли в суд, а ему говорили — ты такую фигню напиши, тебе хуже не будет. А в суде на первом заседании говори, что передумал и просишь себя амнистировать. Человек шел под суд и в первом заседании говорил: я так подумал, раскаялся, решил начать новую жизнь. И счастливый судья тут же прекращал дело: не надо рассматривать, слушать, вызывать кого-то.

Статус судьи. Самый честный, принципиальный судья может абсолютно законно лишиться статуса. Потому что большая нагрузка. Поэтому любой судья, если он начнет строптивиться, его начинают проверять по дисциплине: насколько он успевает дела отписывать и в канцелярии сдавать. Берут канцелярию и проверяют, не нарушил ли сроки. И говорят: ну что так, братец? Чем вы можете объяснить, что у вас много дел вовремя не сданы в канцелярию? Разговор один на всех. Если вы посмотрите дела о лишении статуса, у судьи два аргумента: все нарушают по времени — или конфликт с председателем суда. И судье деваться некуда. Могут статуса лишить, а могут «уйти» по-хорошему.

Т

Теракт. Я руководил осмотром места происшествия на Манежной площади — это так называемый теракт у Националя. Там неприятная история случилась. Мы еще вели расследование, но там у одной женщины была оторвана голова. И один из милиционеров решил, что она и есть террористка-смертница. Он вытащил у нее документы и дал это в эфир. Мы еще осмотр не закончили, а уже в эфире объявили смертницу.

Взрыв у московской гостиницы «Националь» на Моховой улице произошел 9 декабря 2003 года около 11:00. Погибли шесть человек, ранены были 14; позже, когда на месте происшествия работал робот-сапер, раздался второй взрыв, но от него никто не пострадал. Ответственность за теракт взял на себя один из лидеров чеченских сепаратистов Шамиль Басаев. Дело расследовалось по статьям 205 УК (терроризм) и 105 (убийство).

В ночь на 10 июля 2003 года при разминировании самодельной бомбы у ресторана «Имбирь» на 1-й Тверской-Ямской улице в Москве погиб взрывотехник ФСБ Георгий Трофимов. 24-летняя смертница Зарема Мужахоева, которая принесла СВУ на место планировавшегося теракта, но в последний момент то ли не сумела, то ли не решилась привести его в действие, была осуждена на 20 лет лишения свободы статьям 205 УК (терроризм), 30, 105 (покушение на убийство) и 222 (незаконное хранение и перевозка взрывчатки).

А она на самом деле оказалась сотрудницей Министерства юстиции. Причем она была подругой жены моего сослуживца. И он позвонил мне, а я там на месте происшествия. А он мне: «А зачем объявили по телевидению, что она террористка?! Не террористка она». Я стал выяснять, откуда это пошло, мне говорят: «Это она, видишь у нее голова оторвана». А я говорю: «Да вот же голова у нее рядом с рукой лежит». Там рядом еще одна — рыжая. Это и была террористка. То есть она лежала с двумя головами: одна своя, а другая террористическая подкатилась.

Теракт расследовали прокурорские, но не районного уровня. У меня всех следователей забрали на неделю, Тверская районная прокуратура осталась без следственной части. Райком закрыт, все ушли на фронт. Мне пришлось в прокуратуру Москвы ездить и объяснять, что у нас тоже совершаются преступления, и не все федерального масштаба, и кто-то должен их расследовать.

При мне был еще странный такой теракт в кафе. Почему странный, сейчас объясню. Там какая-то смертница то ли не подорвалась, то ли еще что-то, приехала группа — следователь-фээсбэшник и тот, кто должен был разминировать. Он вот и взорвался. «Все, говорит, я пошел, — сказал. — Вы не подходите, я погляжу, дам отмашку». И кааак лупануло.

Турнир с выбыванием. Вот видите слева автостояночка? Там много лет назад была пивная города Кунцево Московской области. Тут были везде домики с садами и огородами. А в пивной каждый вечер собиралась местная пьянь, устраивались драки и прочее. Когда там одного человека зарезали в пьяной драке, то подъехала милиция и взяли всех, кто там находился. Люди сидели несколько дней в милиции без всякого оформления. У них был такой турнир с выбыванием. Кто говорил, что ничего не видел — сидел дальше. Кто начинал говорить: давайте я все подпишу — тех освобождали. Таким образом двое вышли в финал. У одного из них руки были в крови, а другого взяли возле трупа. Он был друг [погибшего] и он его подхватил на руки, у него одежда в крови изгваздалась.

Два финалиста сидели уже пять дней. Один из них понял, что пошла игра на вылет, и дал показания на другого. Я, говорит, своими глазами видел, как он убивал. Молодец, давно бы так, сказали ему. И того, второго, оформили, перевели в следственный изолятор. Кстати, все пьяницы изменили потом свои показания, но поздно, в деле уже написано. Человека отдали под суд и приговорили к высшей мере.

Его должны были расстрелять, но по случайности делом заинтересовалась известная московская адвокатесса, она через 10-15 лет прославилась защитой диссидентов. Это был конец 1950-х. Она обнаружила следующую деталь. Ни при предполагаемом убийце, ни при убитом не был обнаружен нож. А человека-то взяли сразу, не отходя от кассы. Были предприняты поиски ножа в радиусе 150 метров. Прочесали все огороды, заборы, сады — нож так и не нашли. Получалось, что убийца унес нож с собой. Забросить его на 150 метров предполагаемый преступник никак не мог, адвокат даже приводила данные результатов спортивных соревнований по метанию копья и молота. Получалось, что спортсмен-олимпиец не может закинуть нож дальше 150 метров. Только из-за этого отменили смертный приговор, вернули дело на новое рассмотрение. И по существовавшей в то время практике его осудили все равно за убийство, но поскольку доказательств нет, ему дали не высшую меру, а 10 лет. И он очень довольный, что не расстреляли, поехал и даже жалобу не писал. Вот это типичное дело той эпохи.

В пятом, последнем томе Азбуки Сергей Цыркун объяснит, зачем полицейские берут отпечатки пальцев у хоббитов, и почему в России не развивается частный сыск.