«Чтобы человек не успел опомниться». Изоляция, скорость и адвокат по назначению

Зимовец

Волгоградец Станислав Зимовец был арестован 1 апреля — через пять дней после акции «Он вам не Димон». Его адвокатом по назначению стала Диана Татосова, известная по делу московского девелопера Сергея Полонского, защитником которого она выступала; также Татосова участвовала в процессе «банды ГТА».

Зимовец попросил об адвокате по соглашению еще при задержании: это отражено в соответствующем протоколе. Однако ни следователь, ни Татосова не помогли ему связаться с родственниками, тем самым лишив его возможности выбрать защитника, объясняет Светлана Сидоркина из международной правозащитной группы «Агора», представляющая теперь его интересы. В условиях полной изоляции арестованного ежедневно возили на следственные действия — они продолжались с шести утра и до позднего вечера. «Это происходило в течение двух недель — утром увозили, ночью привозили, он весь голодный, холодный. Потом, когда мы уже встретились, он мне говорил: "Я до такой степени задолбался, просил адвоката нормального, чтобы мне с ним дали поговорить, а не с тем адвокатом, который со мной даже не разговаривает, вечно куда-то торопится..." То есть никакой поддержки вообще», — объясняет защитник. Вероятно, отчаявшись, Зимовец сам попросил о дополнительном допросе. Он состоялся 18 апреля (протокол есть в распоряжении «Медиазоны») и представлял собой следующий диалог между обвиняемым и следователем.

— Какое ходатайство вы желаете заявить?

— Ну, я все жду права на звонок.

— Какой звонок?

— В правозащитную организацию, чтобы адвоката… получить адвоката. Вот, так и не дали это право. […]

— Желаете ли давать показания?

— Без адвоката нет.

— А адвокат, который сегодня участвует в следственном действии?

— Это государственный адвокат.

— Что значит государственный адвокат?

— Значит, не представляет мои интересы. […]

— То есть вы возражаете против участия данного защитника?

— Да.

— А мотивы какие?

— Мотивы — потому что это ваш адвокат. Я вижу в этом предвзятость.

Отвечая на вопрос «Медиазоны» после одного из заседаний суда, сам Зимовец назвал происходивщее с ним до завершения расследования «пыткой»: «Мне не дали права на звонок, я был один, без адвокатов, меня мурыжили постоянно». В результате обвиняемый согласился на особый порядок рассмотрения дела, не зная, в чем заключается эта процедура: ни следователь, ни адвокат Татосова не предупредили его о том, что в этом случае у него не будет права на обжалование приговора. Помимо этого, Зимовец поставил подпись под документом, согласно которому он ознакомился с материалами дела, хотя фактически этого не произошло. «В суде я к нему пришла, говорю: "У тебя четыре тома дела. — Да ладно? — Да. — Ты не ознакомился с ними, что ли? — Нет." То есть ему ни адвокат не объяснила, ни следователь не сказал о том, что он должен знакомиться. А он уже до такой степени устал, что готов был подписать все что угодно», — говорит Сидоркина.

Расследование было завершено 24 апреля. За неделю до этого Сидоркина подала в СК заявление о вступлении в дело, однако следователь вернул его адвокату, сославшись на то, что материалы уже ушли для утверждения обвинительного заключения в Генпрокуратуру. Первый раз адвокату удалось увидеться с Зимовцом 27 апреля, а 11 мая она подала заявление уже в суд — о вступлении в защиту на стадии судебного следствия. В результате отказываться от особого порядка и подавать прошение об ознакомлении с материалами дела Зимовцу пришлось на предварительном заседании. Оба его ходатайства были удовлетворены. Сейчас суд рассматривает дело в общем порядке. По словам обвиняемого, к тому, чтобы отказаться от особого порядка, его подтолкнули и сомнения в искренности потерпевшего — подполковника Котенева, который сперва утверждал, что от брошенного Зимовцом кирпича у него остался синяк на спине, а позже признал, что мог получить эту травму на спортивной тренировке.

Шпаков

Похожим образом развивалась история арестованного 28 марта столяра из Люберец Александра Шпакова. Его адвокатом по назначению стал Константин Спевак. Найти информацию об участии этого защитника в других делах «Медиазоне» не удалось.

Александр Шпаков. Фото: Dmitry Borko / Facebook

По словам матери Шпакова Натальи, после митинга ее сын исчез. «Мы сначала искали моего сына, найти не могли. Он мне не звонил, не предупредил. Потом мы писали везде — в прокуратуру, Путину, везде. И нам в итоге дали ответ, что он задержан. Друзья тоже пытались добиться, и мы узнали, что он сидит», — рассказывает Наталья. Через три дня после того, как Шпакова нашли, ей позвонил Спевак. Однако вместо того, чтобы рассказать о состоянии сына, утверждает Наталья, адвокат стал требовать денег. «То есть он говорил: "Вы знаете, я его сейчас защищаю, нужно отблагодарить как-то. Понимаете, он ведь без меня пропадет". Сумма серьезная, говорит, но какая — не называет. Я спрашиваю: "А где я деньги-то возьму? Я пенсионерка же, инвалид, нет у меня денег". "А говорит, кредит возьмите"», — вспоминает она.

После неудачного общения с матерью Шпакова Спевак стал звонить его бывшей жене и тете, а затем вышел на близкого друга Александра — Сергея. «Он ему говорил: "Ну, Сереж, ты хотя бы тысяч сто дай". А он говорит: "Да нет у меня таких денег". "Ну хотя бы 50?" "Да нет у меня". "Ну, у меня кредит, деньги нужны". "Ну у меня тоже кредит, я не могу дать"», — передает содержание разговоров с госзащитником Наталья. По ее словам, через несколько недель адвокат стал писать сообщения с требованием вознаграждения и 19-летней дочери Шпакова Алисе. «Сообщения писал в WhatsApp, к сожалению, они не сохранились, потому что я переустановила приложение. Деньги он требовал за информацию; говорил, что мне наплевать на отца, если я не хочу приехать и дать денег. Разговаривал очень грубо, как бандит. Вообще не поняла, что это было», — рассказывает девушка.

20 апреля Шпакова и еще одного обвиняемого по делу 26 марта Юрия Кулия вызвали на допрос к следователю. Там столяр признал свою вину и согласился на сделку со следствием. В этот же день адвокат Сергей Бадамшин позвонил Спеваку и уведомил его о своем вступлении в дело. «Он берет трубку спрашивает: а с кем заключено соглашение? Я говорю, что это некорректный вопрос и обсуждать я его не буду. Ну раз так — то уведомляйте официально. И бросает трубку, хотя телефонный звонок — это и есть официальное уведомление», — вспоминает Бадамшин.

24 апреля в Мосгорсуде рассматривалось ходатайство об изменении Шпакову меры пресечения. Адвокат Спевак на заседание не явился. «В итоге я к Шпакову попадаю, пробиваюсь только 26-го числа, потому что до этого процессы были. Со скандалом, тряся поправками в УПК, с определением о допуске. На суде прокуратура поддерживает, что нельзя его заключать под стражу. 27-го я был допущен к следственным действиям, написал ходатайство об изменении меры пресечения, и дальше мы уходим в суд, подписывам ходатайство о передаче дела в суд об особом порядке», — говорит Бадамшин.

В отличие от Зимовца, Шпаков не стал отказываться от особого порядка рассмотрения дела. 24 мая судья Тверского районного суда Александр Стеклиев приговорил его к году и шести месяцам общего режима. Бадамшин говорит, что нежелание отказываться от особого порядка — это «осознанное решение» подсудимого, «основанное на минимизации последствий». Однако мать осужденного уверена — адвокат Спевак ввел его в заблуждение, пообещав, что при условии признания вины реального срока не будет. «Не мог мой сын признаться в том, чего не совершал, а на суде ему пришлось каяться в этом. Он в законе дуб дубом. Видать, тот ему внушил, когда понял, что денег не будет, и он признался», — уверена она.

Кулий, Крепкин, Косых

Помимо Шпакова и Зимовца, в деле есть еще как минимум один фигурант, который дал признательнее показания, когда его защищал адвокат по назначению — это актер Юрий Кулий. Как и в случае со Шпаковым, после заключения соглашения с другим адвокатом, Алексеем Липцером, Кулий не стал отказываться от особого порядка рассмотрения дела. «Расценили все за и против, и решили, что исходя из практики российских судов, отказ от показаний не влечет за собой отсутствие ответственности — эти показания все равно остались бы в материалах дела. Учитывая, что они были даны при адвокате, суд не стал бы признавать это доказательство недопустимым. А так как у Кулия была одна единственная цель — как можно более легкое наказание, — было решено пойти таким путем», — объясняет Липцер.

Юрий Кулий и Алексей Липцер. Фото: Эмин Джафаров / Коммерсант

«Ты отказываешься от показаний, но суд оценивает их в совокупности с остальными — показаниями полицейским — а он оценивает те, которым больше доверяет, а про другие говорит, что расценивает их как способ защиты. Если ты сказал против себя слово, то за это слово ухватится следователь, прокурор и суд. Эти признательные показания подтверждают семь сотрудников полиции, экспертиза, потерпевший. И для того, чтобы опровергнуть показания, надо работать не один месяц, вырабатывать алиби. Не всегда есть такая возможность», — развивает мысль адвоката его коллега Бадамшин.

Еще один признавший вину фигурант дела 26 марта — Андрей Косых. Его родственники и адвокат не отвечают на звонки журналистов. Источники «Медиазоны» говорят, что защитник по назначению мог посоветовать родным Косых не только не взаимодействовать с прессой, но и не приходить на заседания по продлению меры пресечения. Однако подтвердить эту информацию не удалось.

Единственным обвиняемым, у которого нет претензий к адвокату по назначению, стал последний арестованный в рамках дела 26 марта Дмитрий Крепкин. Сейчас его защищает адвокат международной правозащитной группы «Агора» Ильнур Шарапов. По словам защитника, его предшественник не только не уговаривал Крепкина дать признательные показания, но и педантично обжаловал действия следователей.

Тем не менее, говорит глава «Агоры» Павел Чиков, на примере четверых признавших вину фигурантов дела 26 марта можно увидеть, насколько изменилась по сравнению с тем же «болотным делом» тактика СК. «Как можно более долгая изоляция фигуранта от внешнего мира, активная оперативная работа и разного рода предложения, от которых трудно отказаться — в обмен на признание — это не что-то новое. Новое тут скорее в молниеносности расследования, что, безусловно, было связано как раз с желанием повысить эффективность этих договоренностей, переговоров, предложений. То есть, грубо говоря, нужно было максимально быстро провести все следственные действия, чтобы зафиксировать доказательства по уголовному делу, чтобы человек не успел опомниться, параллельно обрабатывая его на признание и на согласие на особый порядок под гарантии какого-то более мягкого наказания», — рассуждает правозащитник.

«На самом деле мы видим такую же технологию при расследовании уголовного дела по теракту в питерском метро. Максимальная изоляция — это первый фактор, скорость — это второй. А адвокаты по назначению тут вне всякого сомнения являются помощниками следователя. Их умысел тут един. И конечно, это по сути дела никакие не адвокаты. Несмотря на все попытки адвокатского сообщества поставить заслон так называемым назначенцам, мы видим, что Следственный комитет, наоборот, развивает эту технологию дальше», — говорит Чиков.