«Ваши технические ошибки стоили моему сыну жизни». Как умирал человек, которого задержали из-за странной позы

10 июля 2015 года около трех часов у жительницы городка Сосновый Бор Ленинградской области Ирины Султановой зазвонил телефон. Сперва она подумала, что звонит ее 25-летний сын Евгений Романов. У молодого человека была диагностирована шизофрения; он любил бесцельно бродить по Петербургу и кататься на метро, но всегда был на связи и часто созванивался с матерью. Однако в трубке звучал незнакомый мужской голос. Собеседник Ирины представился следователем.

— Вы знаете Евгения Вячеславовича Романова? — вспоминает Султанова тот разговор.

— Конечно, знаю, это мой сын, я его жду. Где он находится?

— Он задержан и находится в 3-м отделении Калининского РОВД. Задержан по административной статье, но при нем был найден пакет с наркотическим веществом.

Женщина попыталась рассказать о болезни сына (вместе с ксерокопией паспорта он всегда носил с собой записку от лечащего врача на больничном бланке: «Страдает хроническим психическим заболеванием, нуждается в госпитализации. Прошу оказать содействие. При необходимости вызвать милицию»), но следователь не стал ее слушать. На несколько минут он передал трубку Евгению — тот лишь успел сказать: «Мам, у меня ничего не было!» — а затем объяснил Ирине, что на ее сына уже составлен протокол об административном задержании, который на следующий день будет должен рассмотреть суд, поэтому сегодняшнюю ночь молодой человек проведет в ИВС. Медицинские документы сына следователь предложил привезти на заседание.

На следующий день женщина приехала в Калининский районный суд Санкт-Петербурга — как и просил следователь, захватив с собой папку с документами о болезни Евгения. Встретив ее в коридоре, следователь УМВД по Калининском району Владислав Павленко углубился в чтение бумаг. «Как я ему объяснила, что у него шизофрения, что человек болен, следователь сказал: "Да, хорошо. Вы посидите здесь, а я сейчас поднимусь на третий этаж, и позову вас, когда нужно будет. Вы подойдете с документами, и я поговорю с судьей"», — вспоминает Ирина. Через 40 минут следователь спустился и оповестил ее о том, что сына уже увезли в СИЗО «Кресты». «У меня рот открылся: "Как?". "Ну, — говорит, — мера пресечения на два месяца, дело-то уголовное. Ничего, ребята и по 15 лет тянут". Он просто обманул меня и был так доволен этим!» — рассказывает она.

6 декабря 2015 года, проведя в «Крестах» чуть больше пяти месяцев, Романов умер.

Болезнь

Отец Евгения пил, родители развелись в 1995 году, когда тому было шесть лет. В школе малообщительный и неуверенный в себе мальчик дважды оставался на второй год. Окончив девять классов, Романов пошел служить по призыву. В части молодой человек часто плакал в одиночестве, раздумывая о самоубийстве. Узнав об этом, командир направил его на психиатрическое обследование. Комиссия нашла у Романова умеренно выраженное расстройство адаптации в сочетании со смешанным расстройством поведения и эмоций, но признала ограниченно годным к воинской службе. Демобилизовавшись, он устроился на работу грузчиком, но через три месяца уволился — надоело.

Молодой человек хотел наладить отношения с отцом, но алкоголизм последнего зашел уже слишком далеко. «Отец вместе со своей сожительницей употреблял спиртные напитки в неограниченном количестве, то есть у него даже нечего было есть. И в начале марта 2009 года сын решил попробовать его немного выручить: пришел к нему и предложил продать телефон, подаренный мной, и отдать половину вырученных денег ему. Там получилось немного, по 3 500 рублей. Он сходил в ломбард, сдал его на паспорт отца, потом вернулся с деньгами, чтобы поделить пополам. Но там на него напала сожительница отца: «Да ты кто такой, пошел вон отсюда, или все деньги давай». Отец пьяный встал на ее сторону. Завязалась потасовка. Сожительница в этот момент позвонила в психиатрическую больницу, санитары быстро приехали. И забрали его», — вспоминает Султанова.

В результате Евгений оказался госпитализирован в психиатрическую больницу №4 Петербурга. Мать узнала об этом только через три дня, но встретиться с сыном врачи ей не разрешали. 23 апреля молодого человека выписали с диагнозом «шизофрения, простая форма».

В больнице он получал галоперидол, циклодонон, клопиксол, рисполепт и аминазин — сильнодействующие антипсихотики с крайне болезненными побочными эффектами. «До этого он был нормальным абсолютно обычным подростком со своими нервными срывами, а после месяца в этой больнице, где его закололи, все и началось», — считает Султанова. По ее словам, тревожные симптомы стали проявляться у Евгения через два месяца после выписки: молодой человек впал в депрессию, при разговоре у него стала возникать непроизвольная гримаса, он часто жаловался на головную боль. В итоге Романов начал проявлять агрессию по отношению к матери, и вызвать медиков теперь пришлось уже ей самой. Пролежав в больнице еще месяц, Евгений попытался найти работу, но быстро уволился. В свободное время он просто бродил по Петербургу.

По словам Султановой, ярко выраженные симптомы шизофрении у сына стали проявляться лишь в 2013 году. Ночами он без остановки ходил из комнаты в комнату, включал и выключал свет, отказывался от еды и разговоров, жаловался на несуществующий геморрой и червей в горле. При очередном поступлении в стационар Евгений рассказал врачу, что раньше в его квартире работал «электросчетчик, а вчера оттуда на него началось воздействие, от которого он себя почувствовал плохо».

«Нужен цветок, чтобы слизать его, и тогда у меня пройдет краснота кожи. [Они] воздействуют через электророзетки. […] Про меня показывают клип Максим. У меня сердце красное, в нем ртуть. Не верите — вызовите полицию, я прикреплен к трем домам, один из них — Даллас», — записывали за ним врачи. Романов стал попадать в больницу все чаще. От препаратов упало зрение, головные боли стали постоянными. Молодой человек перестал мыться и стричь ногти.

«В июне 2015 года изо рта у него появился запах ацетона, моча стала красного цвета, все органы стали работать в усиленном режиме. Он нуждался в срочной госпитализации и должен был быть направлен в Дружносельскую больницу, но скорая помощь Соснового Бора отказала в транспорте, и он остался дома. Там ему ввели препараты для засыпания, а когда он отошел, стал совсем неадекватным, мышечная активность полностью нарушилась. Потом спустя несколько дней ему стало лучше, он стал ходить, гулять, но все равно я думала госпитализировать его. И тогда его задержала полиция», — вспоминает Султанова.

Фото: Валерий Шарифулин / ТАСС / Архив

Спайс

В задержании Романова участвовали трое полицейских Калининского УМВД — Рахимов, Никитин и Щадилов. Протоколы их допросов выглядят идентичными: около 19:00, патрулируя территорию у дома 83 на Гражданском проспекте, полицейские обратили внимание «на молодого человека, который ходил, шатался, размахивал руками, в окружающей обстановке ориентировался плохо», из чего патрульные сделали вывод, что тот находится в состоянии опьянения. «Мы подошли, представились, предъявили служебные удостоверения, после чего объяснили суть правонарушения и попросили предъявить документы, удостоверяющие личность. Молодой человек представился как Романов Евгений Вячеславович, однако документа, удостоверяющего личность, у него не было, а также изъяснялся он невнятно, в связи с чем было принято решение о доставлении Романова в 3-й отдел полиции [в наручниках]», — гласят документы.

В 19:15 в отношении Евгения был составлен протокол об административном задержании, согласно которому он находился в общественном месте в состоянии опьянения — «речь невнятная, плохо ориентировался в пространстве», а в 20:40 — протокол личного досмотра: «В левом заднем кармане брюк был обнаружен полиэтиленовый пакетик серого цвета с комплементарной застежкой с содержимым растительного производства зеленого цвета».

Ночью молодой человек прошел медосвидетельствование, по результатам которого в его организме не было обнаружено следов алкоголя или наркотиков, а наутро его допросили в качестве подозреваемого.

«10 июня я приехал в Санкт-Петербург из Соснового бора днем, чтобы посмотреть, сколько стоил билет до Кузьмолово. [Знакомые мне говорили], что там можно было найти работу сторожем или устроиться на завод. <…> Билеты я собирался купить до станции Пискаревская. На станции я нашел пакетик, внутри была какая-то смесь. Минут через 20, когда я проходил через пути по надземному пешеходному переходу, чтобы дойти до касс, ко мне подошли сотрудники полиции. Им показалось, что я был пьяный, они доставили меня в 3-й отдел полиции. В отделе у меня в присутствии понятых забрали пакетик со смесью, которую я нашел ранее. Смесь оказалась наркотиком. Я наркотики не употребляю. Что это наркотик, я не знал до того, как об этом мне сказали сотрудники полиции», — говорится в набранном на компьютере документе.

В этот же день в деле появились справка о результатах исследования содержимого пакетика (0,51 грамма спайса), протокол допроса в качестве обвиняемого и постановление о привлечении в качестве обвиняемого по части 2 статьи 228 УК (хранение наркотиков без цели сбыта в крупном размере).

На следующий день, в воскресенье, суд арестовал Романова, согласившись с доводами следователя о том, что не имеющий постоянного места работы и регистрации в Петербурге обвиняемый может скрыться. Данные, свидетельствующие о невозможности содержания под стражей по состоянию здоровья, суду предоставлены не были, отмечается в постановлении.

Разговор с матерью, дожидавшеся сына в коридоре суда, следователь Павленко оформил как протокол ее допроса в качестве свидетеля. Документ гласит, что в это же самое время она находилась в 421-м кабинете управления МВД по Калининскому району Петербурга, где и рассказывала о болезни Евгения.

На следующий день Султанова попыталась попасть в СИЗО, однако в свидании ей отказали, объяснив, что сын находится в надзорной камере. Тогда мать попыталась получить статус законного представителя Евгения, однако не могла сделать этого, поскольку следователь Павленко, на имя которого нужно было написать заявление, как выяснилось, отказался от дела сразу после ареста Романова. «То есть сын в СИЗО в какой-то одиночной камере, у меня ни следователя, ни адвоката, ничего. Неделю в полном неведении была», — рассказывает Ирина.

Имя нового следователя по делу Евгения мать узнала только за неделю до заседания по продлению ареста. Им оказался следователь отдела полиции по Калининском району Марат Хасциев. «Я пришла с бумагами всеми этими, чтобы допустили меня в качестве его представителя. Он сразу молча на них посмотрел, на меня — как на дуру, чтобы дать понять, что я мать преступника — ни на какие переговоры не пошел. Объяснил, что единственный способ изменить меру пресечения — это пройти психолого-психиатрическую экспертизу, на остальные документы суд смотреть не будет», — объясняет она. Когда экспертиза была готова, Романов скончался.

Фото: Виктор Коротаев / Коммерсант / Архив

«Кресты»

Сразу после заключения под стражу Романова отправили на осмотр. Начальник психиатрического отделения поставил диагноз «острое полиморфное расстройство». «Фиксирован на ситуации ареста. Часто вне контекста беседы спрашивает: "Когда меня выпустят?", "Позвоните маме". На вопросы отвечает стереотипными фразами: "нормально", "например". <...> Создает впечатление человека, диссимулирующего психопатические переживания», — записал врач. Через две недели после ареста, вспоминает Султанова, она заметила на теле сына следы насилия: «Он в целом выглядел отвратительно, распухший от галоперидола, я еле слезы сдерживала. А на лбу у него была такая рана, как заскорузлые коленки у детей, засохшая кровь. Я его спросила: "Женя, тебя били?". Он кивнул. Рассказал, что после галоперидола его унесли в надзорную камеру, которая была одиночная, он упал там на бетонный пол и так и пролежал. Потом унесли в обычную камеру. Спросила, что на лбу, а он стал смеяться, что хабарик выкурил у своего сокамерника».

Согласно медицинским документам, врачи тюремной больницы давали Романову нейролептики, ориентируясь на назначения коллег, лечивших его до ареста. Среди препаратов были аминазин, клопиксол, акуфаз, циклодол, галоперидол, деканоат и трифтазин. Изменения состояния Евгения можно восстановить по датам в журнале учета медсанчасти.

13.07.15. Сознание ясное. <…> Аппетит снижен. <…> Ввиду наличия <...> симптоматики в виде псевдогаллюцинаций с тревожным аффектом, <...> бессонницы целесообразно назначение нейролептиков <…>.

18.07.15. Ночной сон достаточный. Общее состояние удовлетворительное. Время проводит в постели, неряшлив, пренебрегает правилами личной гигиены. Рекомендовано продолжение лечения нейролептиками <…>.

19.08.15. Возбужден, агрессивен. Рекомендован строгий надзор <…>.

20.08. 15. Сознание ясное. Свое поведение [накануне] объяснить не мог. Рекомендовано — строгий надзор отменить <…>.

28.10.15. Состояние без динамики. Навязчив к курению, к врачу и соседям по палате. В беседе формален <…>.

22.11.15. Состояние неустойчивое. Выглядит психически напряженным <…>.

23-25.11.15. Выглядит тревожным. Сидит, глядя в одну точку. Обособлен, к общению не стремится. <…> Предоставленный сам себе, что-то шепчет без собеседника. Представляется галлюцинирующим. Ночной сон с частыми пробуждениями. <…> Целесообразно назначение антипсихотики. Препарат выбора — трифтазин.

30.11.15 — 02.12.15. Без динамики. <…> В связи с отсутствием улучшения на фоне приема трифтазина <…> целесообразно назначение антипсихотиков пролонгированного действия. Препарат выбора — клопиксол-акуфаз.

03.12.15. Без значительной динамики <…> В направленной беседе подтверждает, что слышит голоса. Неряшлив. Общее состояние удовлетворительное <…>.

04.12.15 Переведен в городскую больницу №3 в стабильно-тяжелом состоянии с диагнозом острая сердечная недостаточность. <…> Заключение: кома неясной этиологии. <…> Проводится реанимация, [результат — клиническая смерть]

06.12.15 Констатирована биологическая смерть.

После гибели сына Султанова потребовала возбудить в отношении врачей «Крестов» уголовное дело по части 2 статьи 109 УК (причинение смерти по неосторожности).

«С июля 2015 года к нему применялось принудительное медикаментозное лечение психотропными препаратами, в частности, инъекции клопиксола, галоперидола, циклодола, аминазина, хотя у сына была индивидуальная непереносимость данных препаратов. В результате принудительного медикаментозного лечения психотропными препаратами здоровье Романова резко ухудшилось и 04.12.15 было диагностировано состояние его клинической смерти. При этом отмечаю, что согласно материалам уголовного дела, Калининским районным судом вопрос применения медикаментозного принудительного лечения в период нахождения Романова под стражей не разрешался», — говорится в заявлении матери.

Следственный комитет провел проверку по заявлению Султановой. В ее рамках петербургское бюро судмедэкспертиз составило заключение о причине смерти молодого человека. Согласно документу, ею явилась «кардиомиопатия, осложнившаяся наступлением остановки сердечной деятельности, постреанимационным синдромом с поражением головного мозга, сердца, с последующим развитием острой сердечной недостаточности». Эксперты признали, что медикаментозное лечение в «Крестах» проводилось в соответствии с диагнозом и по общепринятым схемам, однако тюремные врачи не диагностировали у Романова кардиомиопатию, которая является частым следствием приема лекарств, применяемых при лечении шизофрении, ни разу не провели ему ЭКГ и лишь единожды — общий анализ крови.

«С учетом длительности и типа течения заболевания, лечение Романова целесообразно было проводить в специализированном психиатрическом стационаре. <…> С учетом допущенных дефектов, медицинскую помощь, оказанную Романову в [больнице ФСИН], нельзя признать качественной», — констатировали эксперты. Кроме того, Султанова подала заявление о возбуждении дела по части 3 статьи 285 УК (злоупотребление должностными полномочиями, повлекшее тяжкие последствия) в отношении следователей Павленко и Хасцаева, настаивая на том, что при избрании и продлении меры пресечения Романову те утаили от суда данные о его болезни и не допустили мать к представлению его интересов в качестве законного представителя.

По обоим заявлениям Ирины СК вынес постановления об отказе в возбуждении уголовного дела.

Следственный изолятор №1 «Кресты» в Санкт-Петербурге. Фото: Елена Мулина / Интерпресс / ТАСС / Архив

Суд

По настоянию Султановой дело в отношении ее сына рассматривается Калининским районным судом Петербурга уже после его смерти. В ходе заседаний полицейские, участвовавшие в задержании молодого человека, объяснили, что посчитали его нетрезвым, поскольку Романов стоял в странной позе, наклонившись над своим телефоном. Мать погибшего объясняет, что это повторяющийся ступор — одно из последствий лечения сильными медикаментозными препаратами. В ходе допроса полицейских также выяснилось, что перед посадкой в служебный автомобиль они «прохлопали» карманы Евгения, но ничего запрещенного не нашли.

«И еще одно важное обстоятельство: Романов вел себя спокойно и даже "заторможенно", как описали его состояние сотрудники полиции, но ему на руки надели наручники. Как развивались события в салоне служебного автомобиля, где мой подзащитный находился наедине с полицейскими, можно только гадать. Никто из присутствующих не даст гарантию, что у сотрудников полиции и в мыслях не возникло желание воспользоваться неадекватным состоянием больного человека и подкинуть ему какое-либо запрещенное вещество», — объясняет адвокат Виталий Черкасов, представляющий интересы Султановой по инициативе правозащитной организации «Зона права».

«Нет такой гарантии, так как из средств массовой информации каждый из присутствующих знает немало примеров, когда недобросовестные сотрудники полиции изобличаются и даже несут уголовную ответственность за подброс наркотических веществ задержанным», — добавляет защитник.

Имеющиеся в деле показания двоих понятых, написанные одинаковым почерком, повторяют друг друга слово в слово: «В моем присутствии и в присутствии другого понятого полицейские произвел личный досмотр ранее неизвестного мне гражданина. В ходе личного досмотра у вышеуказанного гражданина в левом заднем кармане брюк обнаружен полиэтиленовый пакет серого цвета с комплементарной застежкой с содержанием вещества растительного производства зеленого цвета. Данный пакет был изъят и упакован в белый конверт и скреплен моей подписью и подписью второго понятого». Однако в суде оба понятых признали, что просто подписали текст, который дал им следователь, и рассказали о случившемся более подробно.

Так, один из них, местный житель по фамилии Гультяев, вспомнил, что в дежурной части, куда его пригласили для участия в следственном действии, не нашлось сотрудника мужского пола для досмотра задержанного, поэтому понятой отлучился на полтора или два часа. Этого времени, отмечает Черкасов, могло с лихвой хватить, чтобы подбросить Евгению наркотики. По словам понятого, Романов «сидел согнувшись», «с нездоровым видом», как будто бы ему «было плохо», однако «на его состояние просто не обращали внимания». Указывая судье на признаки фальсификации протоколов допросов свидетелей, адвокат пригласил на заседание профессора кафедры русского языка Государственного педагогического университета имени Герцена Ефремова, который назвал зачитанные ему протоколы «одним и тем же текстом, набранным два раза».

В ходе прений защита просила суд признать обвинение недоказанным и оправдать Романова, а прокурор — признать, что преступление было совершено, но освободить подсудимого от уголовной ответственности в связи со смертью. «Я в своем выступлении постарался разложить по полочкам все процессуальные нарушения следствия, по каждому документу дела, на что гособвинитель развел руками и сказал: "Все мы все люди, мы все совершаем технические ошибки". На это законный представитель Ирина Султанова ответила в своем выступлении: "Ваши технические ошибки стоили моему сыну жизни. Мой сын оказался расходным материалом в руках органов, для которых главное — статистика по таким делам"», — вспоминает Черкасов.

Приговор Евгению Романову будет оглашен 20 апреля.