Кадр из фильма Андрея Звягинцева «Левиафан»
Юрист из Архангельска Андрей Креков находится в колонии-поселении уже год и четыре месяца. За это время он получил более двух десятков взысканий и шесть раз оказывался в ШИЗО. Жена осужденного Виктория Крекова рассказала «Медиазоне», почему администрация невзлюбила ее мужа, и что заставляет ее опасаться за здоровье и безопасность Андрея.
Он уже 17-й день на голодовке. Доктор его не осматривает, вес никто не контролирует и кровь на сахар не берет. Мой муж находится в колонии-поселении №3 с 15 октября 2015 года, и за последние 10 месяцев у Андрея более 25 взысканий, из них шесть — ШИЗО. И каждый раз муж объявлял голодовку, потому что он считает, что это незаконное водворение.
У него ШИЗО только заканчивается, администрация проводит комиссию, опять выносят ему выговор и заново пихают в ШИЗО, лишь бы он только ни с кем не сообщался. Последний раз они ему дали три ШИЗО подряд.
Мы считаем, что он незаконно сидит. Есть экспертизы, которые это подтверждают. Так над ним еще и дальше издеваться продолжают. Только лишь потому, что он не боится сказать, что он человек со своей точкой зрения, и не боится написать, что они нарушают закон.
Все началось с 14 января. До этого ничего не было, ни одного нарушения. 14-го он попросил телефонный звонок — у него болеет ребенок, я болею. И они пишут, что звонок сделан без заявления, но звонка не было. Они делают ему устный выговор. Мы доказываем, что звонка не было, берем распечатку, даем заявление, которое было подписано. И пошло-поехало.
14 января дают ему ШИЗО, и тут же планировали перережим на общий. Он должен был уехать вскоре отсюда в колонию общего режима, о чем они говорили вслух. А он начал обжаловать их действия. В основном, мы суды проигрываем, но есть и те, что выигрываем.
Четвертое ШИЗО было сделано специально, потому что был суд. Сотрудник администрации понял, что проигрывает дело, и для этого супруга моего посадили в ШИЗО. Суд был без моего мужа, без адвоката, но зато с двумя сотрудниками администрации.
Как-то один из начальников сказал: «У вашего супруга повышенное чувство справедливости. С таким чувством в нашей стране жить очень тяжело. Надо пересмотреть, надо перестроиться, надо измениться, нельзя так».
Сотрудники [колонии] делятся так. Одни реально все это фабрикуют. Часть сотрудников понимает, что им до пенсии немного осталось, и они просто сидят и молчат. И есть сотрудники, которые соглашаются с ним в какой-то мере, с его позицией, но никто это вслух говорить не будет.
Я случайно в суде познакомилась с осужденным. Мы с ним разговорились, и я ему задала вопрос про Крекова, как и что. Так вот, он мне ответил, что такого беспредела по отношению к осужденным не видел ни разу. Он говорит: «Они устроили настоящую травлю на вашего мужа».
Этот человек говорит: «За все время я здесь в первый раз такого встречаю, который с ними вот так борется. Но он им не по зубам, он их как орехи щелкает. Они зуб на него такой точат, но ничего сделать не могут».
У них есть карантин некий. В этот карантин люди прибывают. Они находятся там несколько дней. Выходят эти люди из карантина и спрашивают: «Кто у вас здесь Креков? Мы хотим узнать, с кем нам запрещают общаться». То есть с самого начала, когда люди туда приезжают, запрещают общаться с моим мужем.
Большая масса народа стала бояться общаться с мужем. Такое ощущение складывается, что у них свое государство со своими законами. Если что-то не по методам администрации, то вызывают к себе на комиссию, пишут выговор, затем ШИЗО и, соответственно, на перережим. Люди там в страхе находятся.
Моему мужу, когда он начал судиться по поводу нарушений, они сразу сказали: «Ты, Креков, поедешь отсюда на общий режим». Прямо в суде ему замначальника сказал. Хотя мы оспаривали только первое нарушение, первое ШИЗО. Они уверены в своей правоте.
Уже столько времени они должны были его перережимить, но у нас бесконечно идут суды. И они максимально пытаются создать ему условия, невыносимые для выживания, загнать его в угол, чтобы он ослаб, сдался.
Представители администрации на судах постоянно ржут. Я даже термин другой подобрать не могу. Ржут во время суда, краснеют, когда ерунду говорят, и заново ржут. Судьи просто смотрят в стол и даже не делают им замечания. Они смеются, что Андрей верит, что, зная законы страны, в которой он живет, сможет доказать свою позицию. Им смешно, потому что они знают, что ему ничего не доказать.
Пока у нас суды идут о незаконном водворении в ШИЗО, этот суд [о перережиме] отложен. Они не могут его перережимить, и их это, конечно же, бесит.
Его посадили 22 июля 2015 года. Больше года он в колонии. Это колония-поселение, а там сейчас происходят такие вещи, что это строгий режим. У нас 80 суток ШИЗО за десять месяцев. Последнее ШИЗО за то, что он якобы не поздоровался, и он в шестой раз на голодовке.
А взыскания в чем заключаются — не встал, не поздоровался, назвал на «ты». Как сказала администрация без камер: «Мы вам напишем столько взысканий, сколько нам надо будет, и вам их надо будет оспаривать». Суды идут практически каждую неделю, потому что супруг оспаривает каждое незаконно вынесенное решение администрации.
Он сидит один. В пять утра они его поднимают, пристегивают [кровать] к стенке. Он сидит на скамеечке невысокой, обитой по краям железом. Так он сидит целый день. А в десять вечера отбой. В камере прохладно, а когда человек не ест, у него кровь плохо функционирует, начинают руки-ноги мерзнуть. В последний раз он говорил маме: «Принеси мне шерстяные носки, потому что очень мерзнут ноги». Но не пропускают. Их это не волнует. В камере горячей воды нет, его один раз в неделю водят помыться.
Я супруга на «Новую газету» и «Коммерсант» подписала, а администрация отбирает газеты. Зато она очень хорошо заменяет это, включая радио. Радио включается на полную мощность, ушам очень тяжело.
Он рассказывал после ШИЗО, что очень сильные головокружения, очень сильно болит голова и мерзнут ноги с руками. И давление скакало. Они отказываются это все фиксировать. Им не надо.
24 сентября Андрей написал заявление, что женщину оскорбил нецензурной бранью сотрудник Берденников. И этот сотрудник стал мстить мужу. Пришли они в ШИЗО, выволокли его и ударили головой об пол. Это было 12 октября. (После этого инцидента заведующий медсанчастью Муравьев зафиксировал у Крекова гиперемию в области правой лопатки. Супруга осужденного допускает, что медик мог указать в документах не все повреждения. — МЗ).
А 18 октября в 8:30 утра был досмотр. Он разделся, как положено по инструкции. Произвели обыск. А в 9:05 его вывели из камеры ШИЗО, объясняя это тем, что будут измерять температуру воздуха в камере. Когда он вышел, они сбили его с ног, четверо человек, сотрудники и потащили по коридору в подсобное помещение, положили его на пол, издевались и били. В чем была необходимость так досматривать человека, которого обыскивали 35 минут назад?
Андрей не побоялся, в очередной раз написал заявление на эту ситуацию, попросил снять камеры — там есть камеры в самом коридоре. Написал заявление в Следственный комитет. Но я могу предположить, что опять все спустят на тормозах, и никто этим не заинтересуется. Была свидетель, женщина, которая видела, как избивали Андрея. Она подтвердила это следователю.
Я его уже не видела 17 дней, не пускают. Телефоны в колонии выключены, мы дозвониться не можем. Мама Андрея ездит каждый день, но она, 70-летняя женщина, раздражает администрацию колонии тем, что задает вопрос о состоянии своего сына, который не ест 17 суток. Они на нее кричат. Пожилые родители — и папа, и мама — ездят каждый день, просто чтобы хоть какую-то весточку узнать.
Если человек знает, что он невиновен, его отрывают от семьи, от маленького ребенка, конечно, человеку непросто. Он не смирился и никогда не смирится с тем, что сейчас происходит.
Когда я его вижу, он, бывает, просто берется за голову: «Я устал, я не могу их всех больше видеть». Это он говорит про администрацию. «Я не могу понять, почему я здесь нахожусь», — говорит.
На сегодняшний день у меня сильные опасения насчет того, как он будет выходить из голодовки. У меня большие опасения, что его избивают, и что они будут продолжать эти издевательства. Мама Андрея уже писала в Следственный комитет об опасениях за жизнь.
И еще у меня очень большое опасение, что они могут сфабриковать какое-нибудь дело. Они дергают за куртку, толкают в сторону. Это прямая провокация, чтобы человек среагировал и дал сотруднику [сдачи]. Провоцируют моего супруга, потому что они знают, что он сидит по 318-й статье. И им это легче всего — спровоцировать его, чтобы выкрутить очередное какое-то дело.